Кто есть кто (фрагмент)
Шрифт:
– Учтите, что любые факты, - деревянным голосом произнес Линьков, нуждаются в тщательной проверке и уточнении. Надеюсь, вы меня поняли?
– Я вас понял!
– горячо заверил Эдик, но ясные глаза его растерянно забегали.
– Все проверим до точности!
Линьков с трудом удержался, чтобы не хлопнуть дверью под носом у понятливого Эдика.
Прокуратура была совсем близко от института - минут шесть ходу пенсионерским шагом. Линьков с разгона взял эту дистанцию максимум за полторы минуты и сам даже удивился, заметив, что уже поднимается по лестнице
"Версии, версии, вагон версий, а фактов кот наплакал, - думал он, шагая по коридору к кабинету начальника отдела.
– Потому и версий много, что фактов мало..."
Когда Линьков закончил свой довольно бесцветный отчет, Иван Михайлович некоторое время молчал, барабаня пальцами по столу.
– Материала действительно негусто, - отозвался он наконец.
– Ну, а как по-вашему, специфика института не играет никакой роли в происшествии?
Линьков пожал плечами.
– Непосредственно с работой лабораторий я еще не успел ознакомиться. Но маловероятно все-таки... Обстоятельства происшествия самые бытовые, к физике никакого отношения не имеют.
– Непонятно все же, - сказал Иван Михайлович, - почему именно в лаборатории?.. Очень непонятно... И вторая деталь - пропавшая записка.
Версию шантажа вы решительно исключаете?
– Работы, которые велись в лаборатории Левицкого и Стружкова, засекречены не были, так что вроде бы...
– Но в других-то отделах института есть засекреченные работы, возразил Иван Михайлович.
– И Левицкий мог ведь что-то знать об этих работах?
– Конечно, мог, - согласился Линьков.
– Такой вариант не исключен. Тогда в записке Левицкий мог сообщить, кто и что является причиной его смерти. И забрал записку тот, ному это разоблачение чем-то грозило...
– Логично, - сказал Иван Михайлович.
– Но, значит, этот человек все время наблюдал за Левицким. Ведь чтобы вовремя перехватить записку, нужно было следить за каждым его шагом... и нужно было знать о замысле самоубийства...
– Или самому подготовить это самоубийство, - хмуро заметил Линьков, Хотя, с другой стороны: зачем бы тогда Левицкому писать записку?
– Могло быть и иначе, - возразил Иван Михайлович.
– Левицкий, возможно, вовсе не собирался кончать самоубийством. Содержание записки могло быть, допустим, такое: "Я запутался, сделал то-то и то-то, иду заявить об этом".
Кто-то прочел эту записку, понял, чем это для него пахнет, и вот тогда организовал это "самоубийство". Или же он догадался о решении Левицкого как-то иначе, не прочитав еще записки, - это мне кажется даже более вероятным... Теперь прикинем. Во-первых: кому могла быть адресована записка и кто имел больше всего шансов ее обнаружить раньше времени? Во-вторых: кто знал Левицкого так хорошо, что мог по его поведению понять, на что он решился?
Линьков молчал, сжав губы. Ему было очень не по себе.
– По-видимому, таких людей немного, - продолжал Иван Михайлович. Стружков... Берестова... Хотя Берестова, видимо, исключается, раз она давно уже не встречалась с Левицким.
– Мог
– Ни Стружков, ни Берестова не могли бы, мне кажется, действовать так предусмотрительно, точно и хладнокровно, как было бы необходимо в данной ситуации.
– Я понимаю, что в это поверить трудновато, - сочувственно отозвался Иван Михайлович.
– Мне и самому эта версия очень не по душе. Но все-таки мой вам совет: понаблюдайте тоже и за Стружковым! Осторожно, объективно, не торопясь... Я понимаю, отпуск ваш срывается, но мы как-нибудь это потом сбалансируем, мое вам слово...
– Есть!
– устало отозвался Линьков, вставая.
– Зайду в библиотеку, затем вернусь в институт, лаборатории мне надо посмотреть...
– В общем, действуйте, действуйте, - поощрил его Иван Михайлович, снимая трубку телефона.
В городской библиотеке Линьков предъявил свое удостоверение и сказал нарочито небрежным тоном, что его интересует один вопрос: можно ли при помощи библиотечного учета установить, кто и сколько времени был в читальном зале в тот или иной день. Заведующая читальным залом, маленькая энергичная женщина, проницательно поглядела на него сквозь толстые линзы очков.
– Это вы для алиби?
– деловито осведомилась она.
– Кто конкретно вас интересует?
"Ишь ты, какая прыткая!" - удивился про себя Линьков.
– В данном случае я хочу выяснить лишь принципиальную возможность, сугубо официальным тоном ответил он.
– Существует, по вашему мнению, такая возможность или нет?
– У нас есть постоянные читатели. Их наши сотрудники в лицо знают. Если это кто-либо из них...
– Она многозначительно замолила.
– Речь идет не о конкретных личностях, - вежливо повторил Линьков, - а о принципе. Сколько времени хранятся взятые книги?
– Неделю. Периодика - три дня.
– Отлично. Возьмем тогда ближайшие три дня...
– Линьков сделал вид, что колеблется.
– Например, двадцать первое мая... или двадцатое. Могли бы вы точно установить, кто работал двадцатого мая в читальном зале?
Они разговаривали в подсобном помещении читальни, среди стеллажей с пачками отложенных книг. Заведующая повела взглядом по этим пачкам и с сомнением покачала головой.
– Это заняло бы слишком много времени, - сухо сказала она.
– Мне просто некого поставить на такие розыски.
– Розысками я и сам могу заняться, вы только объясните принцип, поспешно заявил Линьков: это его вполне устраивало.
– Принцип простой, - несколько смягчившись, сказала заведующая.
– Вот видите, в книгу вложена закладка. На ней написано, какого числа взята книга и на какой номер. Вы можете посмотреть, на каких закладках стоит дата "20/V", и проверить по картотеке, чей номер тут обозначен.
– То есть ясно, что книгу эту он выписал 18 мая, - заметил Линьков.
– А приходил он после этого в читальный зал или нет, узнать нельзя. Ну что ж, я с вашего разрешения попробую кое-что проверить на выборку...