Кто есть кто (фрагмент)
Шрифт:
Он шагал, никого не видя, и вдруг остановился, словно на столб налетел:
перед ним стояла Нина Берестова. Линьков растерянно поглядел на нее и не сразу сообразил, что находится в двух шагах от проходной института.
– Вы к нам?
– спросила Нина.
Она опять глядела мимо него и думала о чем-то своем.
– Да...
– неловко пробормотал Линьков.
– Надо кое с нем еще поговорить...
– С кем, если не секрет?
– вдруг спросила Нина.
Линькова удивил не столько вопрос, сколько интонация и взгляд Нины. Она теперь смотрела в упор на
– Да вот... с Чернышевым...
– пробормотал Линьков, уступая этому взгляду.
– Такое впечатление, что он знает о чем-то, но почему-то не говорит...
– Это можно сказать не только о Чернышеве!
– вдруг вырвалось у Нины.
Линьков изумленно, почти испуганно взглянул на нее. Нина побледнела, глаза ее потемнели и расширились. Какое-то мгновение они молча глядели друг на друга, потом Нина резко отвернулась.
– Не придавайте значения тому, что я сказала!
– быстро проговорила она и, не глядя на Лииькова, толкнула дверь проходной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
С утра меня вызвал Шелест и заявил, что он-де все понимает и мне сочувствует и институту в целом тоже сочувствует, поскольку потеряли мы такого сотрудника - можно сказать, цены Левицкому не было, и вот замены ему тоже не сыщешь.
– Но все же сыскали?
– спросил я довольно-таки хамским тоном, надо признаться.
Шелест глянул на меня, поморщился, но, видно, понял, что мне сейчас море даже не по колено, а максимум по щиколотку.
– Ищем вот, - примирительно сказал он.
– А ты что, может, рассчитываешь в одиночку управиться?
Вопрос был чисто риторический, и я ничего не ответил, а только хмыкнул неопределенно. Больше всего мне хотелось молча встать и уйти, но я сказал, что вот, мол, никак очухаться не могу, но все же интересуюсь, кого это ко мне в лабораторию прочат. Оказалось, что Геллера из группы Сухомлина.
Виталик Геллер, по моим наблюдениям, был парень как парень, не хуже большинства, но и не лучше. Конечно, не было у меня никаких оснований требовать себе именно такого, чтобы получше, это я все понимал да и думал сейчас в основном не о лаборатории, но все же как-то невесело мне сделалось, и я начал ныть, что не улавливаю, мол, какое отношение имеет Геллер к нашей теме и вообще - почему именно Геллер, так можно кого угодно сунуть, лишь бы место занять... Шелест послушал-послушал мое нытье и посоветовал не валять дурака.
– Второго Левицкого мы тебе не изыщем, сам понимаешь, - сказал он сердито.
– Это первое. А второе - это то, что Геллер прямо рвется с тобой работать, и парень он способный... У тебя сколько работ было опубликовано, когда ты к нам пришел? Вот видишь, четыре, а было тебе двадцать шесть лет, верно?
Теперь смотри - у Геллера одиннадцать работ, и есть среди них очень даже толковые, а ему всего двадцать три года, он к нам прямо из университета пришел... И нечего тебе строить из себя элиту и свысока смотреть на хороших ребят!
– Да ладно, я разве что?
– пробормотал я, и вправду слегка устыдившись.
– Пойти мне поговорить с Геллером, да?
– Пойди, конечно.
– Шелест с облегчением откинулся
Я вскочил и направился к двери, но Шелест меня остановил.
– Вот что...
– сказал он, не глядя на меня.
– Послезавтра в два часа...
это... ну, похороны, ты же знаешь...Ты, надеюсь, скажешь там что-нибудь - не речь, конечно, я тоже не речь буду произносить, но как ближайший друг и соратник... Э, Борис, ты что это?
Я, наверное, позеленел. У меня опять все перед глазами поплыло, и ноги ватные сделались. Я плюхнулся обратно в кресло, и Шелест поспешно накачал мне газировки из сифона.
– Ты не знал, что ли?
– недоумевал он.
– Как же так?
– А откуда я должен был это узнать?
– осведомился я.
– Да уж откуда-нибудь...
– неопределенно ответил Шелест.
– Но это все же безобразие, что мы тебе не сообщили. В первую очередь я сам виноват. Но я думал, ты даже от следователя это можешь узнать, у вас же с ним контакт...
Вроде бы все было понятно, и не такие накладки в жизни бывают: все думали, что я знаю, а поэтому никто не сообщил. И все же...
Вышел-то я от Шелеста вроде ничего, спокойно. Но пока дошел до своей лаборатории, настроение мое здорово изменилось.
Дело в том, что я встретил Нину. Она не отвернулась от меня, не пробовала обойти стороной (я уж и этого, пожалуй, ожидал!), нет, она подошла, поздоровалась. Но здоровалась она вроде не со мной, а с каким-то совсем посторонним человеком. И с неприятным человеком вдобавок. Она даже глядела не на меня, а куда-то через мое плечо. А я вообще ни слова не смог сказать - стоял и смотрел на нее, и только сердце у меня начало вдруг болеть, будто по нему теркой прошлись. А Нина сказала, все так же глядя в сторону:
– Мне нужно поговорить с тобой... сегодня, после работы...
– Так я зайду за тобой, пойдем ко мне...
– машинально, не успев подумать, сказал я по-старому.
Нина даже дернулась слегка, это я отчетливо увидел.
– Нет, - поспешно ответила она, - лучше прямо тут, в скверике. Ты выходи ровно в пять и подожди меня.
Вон как, ей даже неудобно выходить со мной вместе из института! Это меня уж совсем ошеломило, я все стоял и смотрел на Нину, а она нетерпеливо пожала плечами и повторила; "Понял? В скверике, в пять часов!" Я молча кивнул, Нина ушла, и тут откуда ни возьмись появился передо мной Эдик Коновалов. Есть у нас в отделе кадров такой молодой дуб в могучей красоте и растет-цветет уже месяца три.
Вообще-то я на Эдика даже с удовольствием всегда смотрю - красивый, зверюга, тренированный, чистенький весь такой, ухоженный, и пока не говорит, все в порядке, гомо сапиенс на высшем уровне. Но сейчас он как-то нехорошо ухмылялся и подмигивал мне, и сразу обнаружилась его обезьянья основа.
– Сердце красавицы!
– восторженно заявил Эдик, кивая вслед уходящей Нине.
– Склоино к измене! И к перемене! Как ветер мая!
– Ты чего это?
– спросил я, отступив на шаг, потому что Эдик навис надо мной и слова арии громозвучным шепотом вдувал мне в ухо.
– Изменил джазу ради оперной классики?