Кто есть кто (фрагмент)
Шрифт:
Почему же он не пытался спасти Левицкого? Ну, почему? Смерть Левицкого была ему на руку? Каким образом?
И вообще, зачем Стружков вернулся в институт? С этого, пожалуй, надо бы начать. Ушел, сидел в библиотеке, потом пошел обратно. Кстати, а как же он прошел в институт? Вахтер ведь о нем не упоминал. Наоборот, твердо заявил, что в этот вечер в институте оставались только двое: Левицкий и Чернышев.
Правда, старик он, память у него, возможно, уже с прорехами, но все же...
Тут Линьков вошел в проходную и обрадовался: дежурил тот самый дед, Василий Макарыч
Дед его сразу узнал и уважительно, чуточку даже церемонно поздоровался, приподнявшись с табурета за деревянным барьером. Линьков тоже очень вежливо ответил на приветствие, однако извлек и предъявил свое удостоверение - больше для того, чтобы завести разговор об институтских порядках. Разговор действительно завязался, и Линьков для начала спросил, пришел ли уже на работу Стружков. Ему хотелось выяснить, знает ли дед Стружкова в лицо.
Оказалось, что дед превосходно знает Стружкова и что на работу Стружков сегодня еще не приходил, - это Василий Макарыч сказал сразу, даже не глянув на табельную доску с ключами.
– Он так-то аккуратный, ни на минуточку не опоздает, - прибавил он сокрушенно.
– Заболел, может? С горя оно и недолго:
Линьков пробормотал что-то неопределенное и задумался. Раз этот вахтер так хорошо знает Стружкова, то вряд ли есть смысл снова спрашивать его о вечере 20 мая. Он бы наверняка запомнил, если б Стружков. пришел или ушел в неурочный час... Но все же, чем черт не шутит: Линьков тихонько вздохнул, поправил очки и, облокотившись о барьер, начал допытываться у деда: мог ли он не заметить или не запомнить, что Стружков в тот вечер оставался в институте или что ушел и вернулся? Дед держался непоколебимо: нет, он на память не жалуется, забыть не мог, всегда точно помнит, кто остается в институте вечером, а Стружкова тем более заметил бы.
– Ну, а если бы...
– Линьков прикинул в уме, - если бы, скажем, Стружков вышел из института ровно в пять, а вернулся без четверти шесть, вы бы его тоже заметили? Даже в толпе, когда все выходят?
"Вообще-то Стружков мог бы даже и не выходить из института!
– вдруг сообразил Линьков, - Книги в библиотеке он мог заказать, допустим, в обеденный перерыв..."
– Дак, мил человек!
– сказал дед, изумленно глядя на Линькова.
– Все одно бы я его приметил, ежели б он обратно вернулся да всем супротив пошел...
"Тоже верно, - подумал Линьков, - это ж прямо на рожон лезть... И все бы заметили, что он зачем-то обратно идет в институт... Нет, он, наверное, вообще не выходил!"
– А вы это и чему спрашиваете, извиняюсь, конечно?
– вдруг забеспокоился дед.
– Ай подозрение имеете на Бориса Николаевича? Зря это, ой, зря, поверьте моему слову!
Он с такой горькой укоризной поглядел на Линькова, что тот сдался.
– Подозрения не подозрения, - сказал он, доверительно склонившись к деду, - а вот говорят, будто видели Стружкова в тот вечер в институте... около одиннадцати.
– Около одиннадцати?
– удивился дед.
– Да кто ж его мог видеть? Чернышев разве? Он один и был там... окромя покойника...
"Может, и вправду ночевать остался?
– раздумывал Линьков, - Да нет, что я!
Ведь ему же при мне звонили утром домой, вызывали в институт..."
Он поблагодарил деда, заверил его, что все выяснится, и побрел через двор в здание института. Предстоял неприятный, но неизбежный разговор с институтским начальством. Точнее говоря, с заместителем директора института по научной части доктором физико-математичесних наук Шелестом... Директору института академику Грабовскому такие разговоры вообще были противопоказаны по состоянию здоровья, а к тому же Грабовский 22 мая улетел на симпозиум в Москву.
Линьков вошел в просторный кабинет Шелеста, солидный и сумрачный, как большинство помещений в этом старом, добротном здании, построенном лет шестьдесят назад, и уселся у стола, положив перед собой рыжую папку. Шелест угрюмо-насмешливо покосился на эту папку и спросил, как продвигаются дела.
– Да вот...
– старательно протирая очки, сказал Линьков, - некоторые новые факты имеются - Они, пожалуй, меняют суть дела.
– Что ж, - сказал Шелест, неопределенно хмыкнув, - я вас слушаю.
Линьков начал рассказывать. Шелест слушал, насупившись, почти совсем упрятав глаза под нависшими густыми бровями.
– Что же, однако, из этого следует?
– осведомился он, когда Линьков изложил суть показаний Чернышева.
– Ну, был кто-то в лаборатории, ждал Левицкого...
– И заперся изнутри?
– вежливо подсказал Линьков.
– Не обязательно заперся...
– подумав, объяснил Шелест.
– Мог, знаете ли, войти и по нечаянности захлопнуть дверь...
– Как же он мог войти, - терпеливо спросил Линьков, - если минут за пять - десять до этого дверь была заперта?
Шелест гулко откашлялся.
– Заперта, говорите?
– пробормотал он и поморщился, будто вспомнил что-то неприятное.
– Ну, допустим... И что же все-таки?
– Да вот оказывается, что около одиннадцати из лаборатории вышел Стружков, - с большой неохотой сказал Линьков.
– Стружков?
– недоверчиво переспросил Шелест.
– Каким же это образом?
– Чернышев его отчетливо видел.
– Опять Чернышев? Какой прыткий оказался, никогда бы я не подумал!
– с неодобрительным удивлением сказал Шелест, - Ну, Чернышев и обознаться мог...
– Берестова тоже видела...
– Берестова?!
– Шелест даже приподнялся слегка.- Ну-ну...
Он молча выслушал Линькова до конца. Потом покачал головой, повторил:
"Ну-ну", - нажал кнопку звонка и велел секретарше срочно вызвать Стружкова.
– Около одиннадцати, говорите?
– после паузы спросил Шелест.- То есть Левицкий был уже... ну, умирал... А Стружков, значит... Нет, уж как хотите, а этого не может быть!
Линьков молча пожал плечами.
– А вы-то сами что об этом думаете? Об этих фактах?