Кто и как изобрел еврейский народ

Занд Шломо

Сионистские мыслители старались не называть молодое израильское общество «народом», тем более «нацией». В свое время они (по аналогичным соображениям), в отличие от «Бунда», категорически отказывались рассматривать носителей идишской культуры как особый восточноевропейский «народ». Точно так же воспринимали они и еврейско-израильский коллектив, постепенно приобретавший черты народа или даже нации: язык, общую коллективную культуру, территорию, экономику, государственный суверенитет и многое другое. Историческое своеобразие нового народа категорически отрицалось его создателями. С точки зрения сионистской теории (и, как ни странно, арабского национального движения), этот коллектив не был ни «народом», ни «нацией»; он представлял собой лишь часть «мирового еврейства», которому еще предстоит «репатриация» (или «вторжение») в «Эрец-Исраэль» (или в «Палестину»).

Поэтому основным консолидирующим началом для мирового еврейского коллектива (если не считать болезненной памяти о Холокосте, увы, дающей антисемитизму важный голос в дискурсе о

сущности еврейства) по-прежнему остается старая обанкротившаяся религиозная культура, из-за спины которой выглядывает генетический бес. Никогда ни в одном уголке мира не существовало секулярной еврейской культуры, общей для всех евреев мира, так что знаменитое утверждение рабби Авраама Йешаягу Карелица (Хазон Иша, 1878–1953), заявившего, что «телега секулярного еврейства пуста», по сей день остается верным и актуальным. Этот знаток Торы с традиционной наивностью полагал, что пустая секулярная телега должна уступить дорогу перегруженной религиозной. Он сильно недооценил изобретательность современной национальной идеологии, способной на ходу разгрузить любую чужую телегу и повернуть ее куда угодно.

В точной аналогии с национальными концепциями, возникшими в таких государствах, как Польша, Греция или довоенная Ирландия, а также в нынешних Эстонии или Шри-Ланке, сионистская метаидентичность представляет собой удивительный сплав национального этноцентризма и традиционной религии; при этом религия оказывается чрезвычайно удобным инструментом в руках «властелинов» вымышленного «этноса».

Лея Гринфельд прекрасно определила ситуацию, характерную для проблематичных национальных идеологий этого типа: Религия перестала быть источником истины или глубокой внутренней веры, сегодня она формальный символ, внешний отличительный признак отдельных людей и коллективов... Что еще важнее, в эпоху, когда ценность религии определяется в основном этим внешним – чисто материальным – ее функционированием, она превращается в этническую характеристику, неизменную черту, присущую коллективу. В этом качестве она оказывается вынужденным, навязанным явлением, а не результатом выбора и личной ответственности. В конечном счете, она становится атрибутом расы». [539]

539

Гринфельд Л. Современная религия? // Хоровиц Н. (ред.). Религия и национальная идея в Израиле и на Ближнем Востоке. – Тель-Авив: Изд-во Центр Рабина и Ам Овед, 2002. – С. 45–46 (на иврите).

Позднее, когда социалистические этос и мифология светского сионизма были погребены под финансовыми лавинами свободного рынка, сионистскому социуму потребовалось гораздо больше религиозной «краски», чтобы придать пристойный вид фиктивному «этносу». Но и на исходе ХХ века Израиль не стал более теократическим. Усиление религиозных элементов в формативной политической динамике происходило параллельно с ускоряющимися модернизационными процессами внутри самой религии; последняя попросту присоединилась к более общей тенденции и стала более националистической и, в особенности, гораздо более расистской. Отсутствие разделения между религией и государством в Израиле диктовалось отнюдь не мощью и влиянием религиозной веры. Напротив, глубокие аутентичные религиозные основы иудаизма с годами серьезно пошатнулись. Тесная связь между религией и государством стала прямым следствием сущностной слабости национального самосознания. У «нации» не было выбора – ей пришлось позаимствовать у традиционной религии (и из корпуса ее текстов) большинство своих образов и символов, отчасти поэтому она так и остается у них в плену.

Государству Израиль до сих пор не удалось принять решение о том, где пройдут его территориальные границы; точно так же оно не в состоянии определить границы своей нации. С первых дней его существования возникли серьезные проблемы с установлением критериев принадлежности к еврейскому «этносу». Поначалу молодое государство ввело открытое, на первый взгляд, определение, утверждавшее, что любой, кто искренне считает себя евреем, должен быть признан таковым. В ходе первой переписи населения, проведенной 8 ноября 1948 года, жители Израиля сами заполняли анкету, в которой указывали свою национальную и религиозную принадлежность; эти декларации стали основой их гражданской регистрации. Таким образом, израильское государство втихую превратило в евреев многочисленных членов семей, родители которых, скажем так, не непременно исповедовали иудаизм. В 1950 году данные о новорожденных все еще заносились в специальные бланки без указания национальности и религии; правда, эти бланки существовали в двух вариантах – на иврите и по-арабски. Ребенок, чьи родители заполняли ивритский бланк, автоматически признавался евреем. [540]

540

См. об этом в книге Илема И. Иудаизм как статус-кво. —Тель-Авив: Изд-во Овед, 2000. —С. 16 (на иврите).

В 1950 году израильский парламент принял Закон о возвращении. Это был первый основной (конституционный) закон, юридически закрепивший

аксиому, провозглашенную в Декларации независимости: «каждый еврей имеет право на репатриацию» (если только он не «действует против еврейского народа, представляет угрозу здоровью граждан или безопасности государства»). В 1952 году был принято постановление, автоматически предоставляющее израильское гражданство всякому, на кого распространяется Закон о возвращении [541] .

541

www.knesset.gov.il/laws/special/heb/chok_hashvut.htm

С конца 40-х годов мир вполне справедливо рассматривал Израиль как государство-убежище для гонимых и обездоленных. Систематическое истребление европейского еврейства и полное уничтожение «народа идиша» пробудили общественное сочувствие; мир поддержал создание государства для тех, кто остался в живых. В 50-е годы в силу ряда причин, прежде всего из-за арабо-израильского конфликта, но также ввиду подъема авторитарного, квазирелигиозного и не особо склонного к терпимости арабского национального движения, сотни тысяч евреев из арабских стран были вытеснены из мест своего проживания и оказались лишенными крова. Не всем удалось попасть в Европу или в Канаду; некоторым из них пришлось (быть может, они и сами этого хотели) отправиться в Израиль. Радость в стране была чрезвычайно велика; Израиль попытался направить этих беженцев к себе, хотя и относился с опаской и высокомерием к многогранной арабской культуре, ввозимой репатриантами в страну вместе с немудреными пожитками. При этих обстоятельствах принятие закона, дававшего право на въезд в страну любому еврейскому беженцу, жертве гонений, преследуемой из-за своего происхождения или своей веры, было вполне легитимным. Даже сегодня такой закон не противоречил бы базисным принципам либеральной демократии, ибо речь идет о ситуации, когда значительная часть граждан связана чувством исторической общности с родственными им жителями других стран, подвергающимися дискриминации.

Впрочем, Закон о возвращении вовсе не был постановлением, превращавшим Израиль в государство-убежище для тех, кто подвергался в прошлом, подвергается в настоящем или может подвергнуться в будущем антисемитским гонениям вследствие своей еврейской идентификации. Если бы составители закона хотели именно этого, они могли построить его на гуманистическом фундаменте, увязав предоставление убежища с наличием или угрозой антисемитизма. На деле Закон о возвращении (как и связанный с ним закон о натурализации) являлся прямым порождением этнонациональной концепции и должен был законодательно обосновать тезис о том, что Израиль «фактически» принадлежит всему мировому еврейству. Открывая парламентское обсуждение этого закона, Бен-Гурион провозгласил: «Израильское государство является еврейским не только в силу того, что евреи составляют большинство его населения. Оно – государство всех евреев как таковых, всех евреев, которые этого хотят» [542] .

542

Парламентские дебаты. —1950. —(6). —С. 2035.

Любой человек, являющийся частью «еврейского народа», – потенциальный гражданин Израиля, и Закон о возвращении гарантирует его право поселиться здесь тогда, когда он захочет. Это мог быть Пьер Мендес-Франс, французский премьер-министр в начале 50-х годов, Бруно Крайский, канцлер Австрии в 70-х, Генри Киссинджер, американский госсекретарь в те же годы, или Джо Либерман, неудавшийся кандидат на пост вице-президента США в 2000 году. Даже если тот или иной «сын еврейской нации» не только полноправный гражданин другого либерального демократического национального государства, но и высокопоставленный общественный избранник, он имеет право и, в соответствии с сионистскими принципами, даже обязан перебраться в Израиль и принять здешнее гражданство. Мало того, он может сразу после этого покинуть страну – гражданство сохранится за ним до самой смерти.

Предоставление таких экстраординарных прав (не распространяющихся даже на близких родственников нееврейских граждан Израиля) естественно подразумевает существование однозначных критериев, устанавливающих, кому они «на самом деле» полагаются. Однако ни в Законе о возвращении, ни в законе о натурализации (которые, наряду с законом от 1952 года, определяющим статус и характер деятельности Сионистской организации и Еврейского национального фонда, превращают Израиль в государство всего мирового еврейства) не было ни единой формулы, позволявшей установить, кто следует считать «легитимным евреем» [543] . В первое десятилетие существования государства этот вопрос почти не обсуждался. Создавалось впечатление, что быстро формирующееся общество, за несколько лет утроившее свою численность, было занято в основном строительством общего для иммигрантской массы культурного фундамента, так что вопрос «как становятся израильтянами» представлялся ему гораздо более насущным.

543

Я не решился ввести буквально напрашивавшийся термин еврей в законе . – Прим. ред. русского издания.