Кто и как изобрел еврейский народ

Занд Шломо

Термин «еврейская демократия» при всей своей проблематичности имел бы смысл, если бы у нас на глазах шел исторический процесс ослабления этноцентрических оков, включающий осознанное широкомасштабное движение в сторону «израилизации». Невзирая на «эксклюзивную» исходную концепцию, «ввезенную» в подмандатную Палестину восточноевропейскими сионистами и ставшую еще жестче в ходе еврейского заселения страны, можно было бы использовать термин «демократия», имея в виду целенаправленные и последовательные попытки изменить существующую морфологию идентичностей, придав ей ясный гражданский характер. Увы, на такого рода тенденцию нет даже намека ни в общеизраильской культуре, ни в системе образования, ни в законодательстве. Упорное противодействие политических, юридических и интеллектуальных элит даже умеренной универсализации господствующей в «еврейском государстве» идентичности затрудняет любой теоретический шаг «доброй воли», иными словами, не позволяет классифицировать

его как демократическое. «Органическое» идентификационное деление на «евреев и неевреев», лежащее в основе определения государства, и декларативный жесткий отказ характеризовать его как республику всех ее граждан принципиально несовместимы с существованием демократии любого сорта.

Таким образом, хотя мы и не занимаемся зоологической классификацией видов и филологическая аккуратность в определениях здесь менее важна, нежели в биологии, по-видимому, было бы правильно назвать Израиль «этнократией» [579] . Максимально точным с терминологической точки зрения будет такое определение: еврейская этнократия, обладающая либеральными признаками, то есть государство, заботящееся не о равноправном гражданском «демосе», а о религиозно-биологическом «этносе» – фиктивном с исторической точки зрения, но при этом политически активном, закрытом и дискриминирующем. Это государство, несмотря на присущие ему либерализм и плюрализм, считает своим долгом и далее изолировать (идеологическими, педагогическими и юридическими методами) свой избранный «этнос» не только от нееврейских» граждан и родившихся здесь детей иностранных рабочих, но и от всех остальных народов мира.

579

Термин «этническое государство» или «этнократия» впервые стали последовательно применять к Израилю такие авторы, как Надим Рухана, Асад Ганем и Орен Ифтахель. См., к примеру: Rouhana N. N. Palestinian Citizens in an Ethnic Jewish State. Identities in Conflict. – New Haven: Yale University Press, 1997; As'ad Ghanem. State and Minority in Israel: The Case of Ethnic State and the Predicament of Its Minority // Ethnic and Racial Studies. – 1998. – 21, 3. – P. 428–447.

V. Этнократия в эпоху глобализации

Израиль, несмотря на все пережитые им драматические перемены, уже свыше шестидесяти лет остается либеральной этнократией. Израильский либерализм с годами заметно укрепился, однако основы государства по-прежнему остаются этноцентрическими, что серьезно мешает его дальнейшему развитию. Более того, «полезные» мифы, некогда способствовавшие построению национального государства, могут со временем стать опасными и поставить под угрозу само его существование.

Миф об историческом праве на «Эрец-Исраэль», вдохновивший первых сионистских поселенцев, пробудивший к них готовность к самопожертвованию и способствовавший созданию территориальной основы еврейской государственности, вовлек Израиль через девятнадцать лет после основания в печальную колониальную авантюру, из которой он не может выпутаться по сей день. Многим националистам, как религиозным, так и светским, оккупированные в 1967 году территории представлялись самым сердцем «страны их праотцев». Действительно, мифологическая истина целиком на их стороне. Вовсе не Тель-Авив, прибрежная полоса и Галилея образовывали вымышленное пространство, в котором действовали Авраам, Давид и Соломон, а Хеврон, Иерусалим и Иудейские горы. Сторонники «великого и неделимого Израиля», апологеты этих мест отвергли по сугубо «этническим» соображениям идею равноправного сосуществования с жителями оккупированных территорий. «Очищение» территорий от основной части населения, как это произошло в 1948 году в прибрежных районах страны и в Галилее, в 1967 году не представлялось возможным, хотя многие мечтают об этом до сих пор. Как упоминалось выше, официальное присоединение новых завоеванных территорий привело бы к созданию двунационального государства и окончательно уничтожило шансы на сохранение в нем еврейского большинства.

Политическим элитам в Израиле потребовалось сорок лет, чтобы толком осознать ситуацию и уразуметь, что владение территорией в эпоху высоких технологий не непременно является источником могущества. Но к моменту написания этих строк Израиль все еще не породил мужественных лидеров, которые дерзнули бы разрешить эту проблему и разделить «Эрец-Исраэль». Все его правительства поддерживали и поощряли поселенческое движение, и ни одно из них даже не пыталось эвакуировать поселки, процветающие в самом сердце «библейской родины». Впрочем, даже если Израиль сумеет освободиться от своих завоеваний 1967 года, останется неустраненным глубокое противоречие, лежащее в самом его определении, и другой миф, еще более прочный, будет и далее парить над ним как злой дух.

Настоящим

бичом Израиля является миф о еврейском «этносе», отстаивающий его историчность и рассматривающий евреев как закрытую общность, будто бы всегда отторгавшую «чужаков» и потому обязанную поступать так и впредь. Этот миф способен взорвать Израиль изнутри в самом недалеком будущем. Сохранение закрытой «этнической» общности, отчуждение и дискриминация четверти граждан государства, арабов и многих других, не считающихся евреями с галахической и «исторической» точек зрения, непрерывно создают очаги напряженности, в которых в более или менее близком будущем вспыхнут трудноразрешимые конфликты. Например, продолжающаяся интеграция палестино-израильтян в повседневную израильскую культуру лишь усиливает их политическую отчужденность. В этом нет ничего парадоксального. Близкое знакомство с культурными и политическими ценностями израильтян, разделяемыми сегодня лишь теми, кого общество признает евреями, обостряет стремление к равноправному переделу государства и активному участию в управлении им. Поэтому среди израильских арабов укрепляются настроения, отрицающие право Израиля на существование в качестве «эксклюзивного» еврейского государства, и трудно сказать, какие факторы могут остановить этот процесс.

Наивная убежденность, что эта развивающаяся и набирающая силу община будет вечно мириться со своим отстранением от центров политического и культурного влияния, представляет собой опасное заблуждение, сходное с поразительной слепотой израильского общества во всем, что касалось колониального контроля над Газой и Западным берегом до начала первой интифады. Но хотя палестинские восстания 1987 и 2000 годов и привели (всего лишь!) к ослаблению власти Израиля в зонах открытого апартеида, ущерб, нанесенный ими израильскому государству ничтожен в сравнении с потенциальными опасностями, таящимися во враждебности палестинского населения, живущего на его территории. Катастрофический сценарий восстания в арабской Галилее и его жестокого подавления, увы, не является беспочвенной фантазией. Если этот сценарий осуществится, он может стать переломным моментом в истории израильского государства на Ближнем Востоке.

Ни один еврей, живущий в западном либерально-демократическом государстве, не примирился бы сегодня с теми формами дискриминации и отстранения, которые ежедневно выпадают на долю израильских палестинцев, граждан страны, открыто заявляющей, что она им не принадлежит. Как ни странно, приверженцы сионизма во всем мире, как и большинство израильтян, нисколько не обеспокоены тем обстоятельством, что «еврейское государство» из-за антидемократического характера своих законов не может быть принято в Европейский союз или (теоретически) стать еще одним американским штатом. Это политическое извращение не мешает им и далее солидаризироваться с Израилем и даже считать его своим «резервным» государством «на всякий случай». Впрочем, как отмечалось выше, эта солидарность не побуждает их покинуть свои национальные отечества и перебраться в Израиль. Ведь, в конечном счете, им не приходится подвергаться постоянной дискриминации – в отличие от израильских палестинцев, живущих в атмосфере систематического отчуждения на собственной родине.

В последние годы еврейское государство проявляет все меньшую заинтересованность в массовом притоке эмигрантов. Прежний национальный дискурс, выстраивавшийся вокруг идеи «репатриации», утратил большую часть своей привлекательности. Чтобы понять сущность нынешней сионистской политики, следует заменить термин «репатриация» новым ключевым словом «диаспора». Источником израильской мощи является сегодня не рост населения страны, а обеспечение лояльности Израилю и его интересам еврейских учреждений и общин. Ничто не может нанести большего ущерба Израилю, нежели массовый переезд в Святую землю всех просионистски настроенных структур планеты. Для Израиля несравненно выгоднее их дальнейшее пребывание в «изгнании», в непосредственной близости от очагов власти и средств информации западного мира. Судя по всему, они и сами предпочитают свою либеральную, богатую и удобную «диаспору».

Относительное ослабление западных национальных государств в конце ХХ века создает (косвенным образом) дополнительные преимущества для действующего в традиционном духе современного сионизма. Хотя экономическая, политическая и культурная глобализация в значительной мере иссушает классическое национальное сознание, потребность людей в коллективной идентичности, сопричастности и единении при этом лишь усугубляется. Люди, живущие в динамичную эпоху идущего на Западе постиндустриального переворота, сопровождающегося беспрерывным перемещением колоссальных материальных и культурных благ, не перестают нуждаться в зримых, осязаемых, постоянных общности и принадлежности. И поскольку статус еще недавно (в ХХ веке!) всемогущего государства отчасти пошатнулся, поиск альтернативных идентичностей (неорелигиозных, региональных, этнических и даже сектантских) стал важнейшим элементом совершающихся в новом мире морфологических перемен – перемен, направление и динамика которых все еще непредсказуемы.