Кто на свете всех смешнее?
Шрифт:
– Вы не так живете! В театры не ходите, только по телевизору порнуху смотрите!
Пожилой один человек, седой уже, весь в татуировке, говорит ему:
– Мы ходим в театры, но сегодня у нас по плану драка.
И народ тоже кричит ему:
– Какое твое дело?!
А я как увидел его, сразу подумал: нет, это не человек.
Короче, когда парень узнал хипповатого, тот даже не покраснел, спокойно пошел себе к выходу, как будто плюнь в глаза – всё роса. У выхода дед какой-то стоит, зеленый весь. Стоит, потому что ему сидеть уже не на чем. Ну,
– Подайте слепому Христа ради.
Он давно там. Бельма выпучит:
– Подайте слепому на гроб.
Все подают. Так этот – что думаешь? – говорит ему:
– Прозрей!
Дед перепугался:
– Я вижу! Вижу!
Потом видит – это не милиция. Дед-то. И не такой уж дед, парень лет двадцати. Говорит:
– Еще раз попадешься – я тебе ноги оторву, гнида патлатая. Что ты лезешь? Кто тебя просит?
Народ тоже возмущается. Всех он уже достал, типа у всех терпение лопнуло. Сходили к кому надо. Прижали этого:
– На кого работаешь? Что за крыша у тебя? Кто над тобой?
Он говорит:
– Отец.
Пахан какой-то.
– Как зовут? Горбатый? Косой? Кривой?.. Как?
Не говорит. Но пугает:
– Страшный суд будет над всеми.
Представляешь?.. Дети, женщины, старики – не важно. Они с паханом будут разбираться.
А самое страшное знаешь что?.. Глаза у него при этом добрые. Извращенец.
В холодильник его загнали. Большой. Чтобы вспомнил, как отца зовут. Замков навесили штук десять. Утром открыли – никого... Делся куда-то.
Больше его никто не видел. Понял он все-таки, что ему у нас не место... пока еще.
Этюды
Эволюция
Большое дело мы затеяли!.. Как бы опять не сорвалось. Не дай бог опять сорвется.
Я что хочу сказать... Можно я начну издалека?.. У меня издалека лучше получается.
Женщина одна едет в автобусе:
– Ой, ничего не узнаю! Ой, не была здесь тридцать лет!
Для нее резко всё изменилось, она потом даже заблудилась. Хорошо, живая осталась. Ну, нервный срыв, конечно, «скорая помощь», инвалидность.
Мужчина один тоже... пошел в гости, там на дармовщину пил, пил... Уже не лезет – он пьет. Впал в кому. Двадцать лет был в гостях у комы. Вышел из комы – к нему сын подходит:
– Папа, это я – зайчик.
А он никогда не видел двухметровых зайчиков. Нервный срыв, капельница, инвалидность.
Яд в малых дозах полезен, да?.. Привыкаешь. День пропустил – кричишь: «Дайте яду!» Все думают: «Еще одного довели». А ты просто не можешь уже без яда, не можешь резко прекратить прием.
В магазинах объявляют: «Скидка пятьдесят процентов!» Сразу давка – переломы, удушья, инвалидность. И главное – товар говенненький.
Говенненький можно же говорить?.. Не матерное слово, да?.. Уменьшительно-ласкательное. Если все
Нельзя резко менять цены.
Еще один пример издалека и к делу.
Еду вчера в метро. Заходит старик со своею старухой. Ему лет восемьдесят, ей лет семьдесят, оба старше средней продолжительности жизни. Уже у нас столько не живут, эти как-то выжили.
У обоих в руках по бутылке пива. Пьют прямо из бутылок. Потом начали целоваться... взасос. Народ просто пошел пятнами: «Безобразие!»
К молодым как-то привыкли, с них спрос другой, у них, кроме пива, ничего в голове нет. А тут вдруг тем же самым заняты старики – публика не готова, резкий переход.
Я к чему всё это?.. Всё должно меняться постепенно. Всё: местность, цены, разврат.
Мы сейчас большое дело затеяли. Великое дело! Победить коррупцию... Как бы не сорвалось опять. Сорвется – всех придавит тогда... кто внизу. Кто наверху, тем ничего не будет. Как коррупция их придавит?.. Она сама там же, где они, наверху. Она придавит тех, кто внизу. Правильно?
Не надо ничего менять резко. Надо спокойно, тихо начать борьбу с коррупцией... с тех, кто рядом... с друзей, с близких, родных людей, которые наверху.
Единица добра
И холодно, и голодно, и грязно. И накрапывает дождь. И рубль опять упал, и опять поднялись цены.
На душе у всех нехорошо, сумеречно, даже погано. В воздухе копится и зреет зло.
И тут все увидели – по улице идет лошадь и улыбается. Что-то было не в порядке с мышцами на ее морде, может от голода, может от усталости – казалось, что она улыбается.
Люди захмыкали, засмеялись – зло расщепилось и исчезло.
Мы иногда радуемся друг другу, но толку мало. Видимо, надо не просто улыбаться и радоваться, а радоваться в одну лошадиную силу.
Мелочь
Если у человечества впереди нормальная жизнь, то мы не готовы. Если тяжелые испытания, то мы единственные, кто выживет.
Наши запасы:
• продовольствия – на полтора-два месяца;
• терпения – на сто пятьдесят – двести лет;
• ума – как всегда, на день.
Прием в мафию – две рекомендации, одна фотография. Если работал в РК КПСС – одна рекомендация, если в обкоме – одна фотография, если в ЦК КПСС – оформляется переводом.
Раньше у вождей – и спецаптеки, и спецбольницы, и спецкладбища. Теперь – шалишь. И повара при них не те, и врачи личные побледнее, и охрана не такая мордастая, и спецаптеки у них, и спецбольницы у них... не те уже... вроде бы. Резко, резко всё переменилось.