Кто посеял ветер
Шрифт:
— После увольнения он поднял большой шум, обратился в суд по трудовым делам, но проиграл, — ответил Радемахер и хрипло откашлялся. — В нашей отрасли все знают друг друга, и никто не захотел взять его на работу. В этом он до сих пор винит нас и строит нам всяческие козни.
— Имел ли он какое-либо отношение к проектированию парка ветрогенераторов в Таунусе?
— Только на начальном этапе. Он был уволен в августе прошлого года.
Пия вынула из сумки листок, который Крёгер нашел под копировальным аппаратом в секретариате, и протянула его Тейссену.
— Что это? —
— Это мы хотели бы узнать у вас.
Тейссен уставился на листок, наморщив лоб, затем с каменным лицом передал его Радемахеру.
— Похоже на страницу отчета экспертизы. — Он скрестил руки на груди. — Откуда он у вас?
— Этот листок лежал на полу под копировальным аппаратом в вашей приемной. — Боденштайн не спускал с Тейссена глаз. — Мы решили, что в нем нет ничего необычного, за исключением времени последнего использования копировального аппарата. Согласно протоколу, это произошло в субботу между 2.43 и 3.14.
— Я не вполне понимаю… — начал был Тейссен, но тут же замолчал. Как бы ни пытался он убедить сотрудников уголовной полиции в том, что листок не имеет никакого значения, это выглядело бы неубедительно. Его глаза нервно забегали, зубы впились в нижнюю губу.
Радемахер, напротив, язвительно улыбался.
— По крайней мере, мы знаем, зачем Теодоракис проник сюда, — сказал он. — Экономический шпионаж. Это ему дорого обойдется.
Боденштайн бросил на него задумчивый взгляд. Знал ли Радемахер о том, что Тейссен побывал здесь в ночь убийства?
— Так в какое время вы покинули здание фирмы в ночь с пятницы на субботу? — обратился он к Тейссену.
— Незадолго до полуночи, — ответил тот. Казалось, он не понимает, к чему клонит Боденштайн. — Я ведь вам уже говорил.
— Никто вас при этом не видел. И до сих пор только жена может подтвердить ваше алиби. К сожалению, ваши слова мало чего стоят.
Радемахер не выказал никаких признаков удивления. Он либо был искусным актером, либо знал, чем занимался Тейссен в здании фирмы в ночь убийства Гроссмана. Его лицо выражало ожидание, граничившее с любопытством. Что же касается лица Тейссена, на нем в течение доли секунды отразилась целая гамма чувств: осознание, удивление, неуверенность, страх. Самым сильным из них был страх, который застыл в его глазах на несколько секунд, пока он не сумел взять себя в руки.
— Я не понимаю, почему… — заговорил он.
— Уверена, вы все прекрасно понимаете, — оборвала его Пия. Он начинал действовать ей на нервы. — Может быть, вы договорились о встрече с тем, кто проник в здание?
— Господи! Но это же абсурд! Почему… зачем я должен был договариваться о встрече со взломщиком? — произнес, запинаясь, изумленный Тейссен.
Пия сознавала нелепость своего предположения, но она уже однажды поймала этого типа на лжи и надеялась, что он совершит ошибку, оказавшись загнанным в угол.
— Алиби, предоставленное вашей супругой, весьма сомнительно, — вступил в разговор Боденштайн. — Вы находились в здании, старались избежать встречи со своим ночным сторожем, и мы не знаем, когда вы в действительности ушли отсюда. На основании этого вы являетесь подозреваемым
— Не считаете же вы всерьез, будто я имею какое-то отношение к этому несчастному случаю! В конце концов, Рольф был моим другом!
Тейссен побагровел. Радемахер положил ему руку на плечо, стараясь успокоить, но он резким движением стряхнул ее.
— Я пришел в свой кабинет за документами, которые забыл взять с собой. Единственная причина, почему я не хотел, чтобы меня увидел Рольф, — нежелание вступать с ним в разговор! Но я никогда не сделал бы ему ничего плохого!
Его возмущение было искренним, но подозрение Пии явно вызывало у него не только это чувство.
— Скорее это дело рук Теодоракиса, — авторитетным тоном заявил Радемахер. — Он чрезвычайно вспыльчив и не отдает себе отчета в своих действиях. Возможно, Гроссман узнал его и потребовал объяснений. Поговорите с ним, если вы еще не сделали этого. Вы убедитесь в том, что я прав. Это совершенно непредсказуемый, злобный человек.
Картонная коробка с лазаньей с семгой вращалась на стеклянной тарелке микроволновой печи. Янис разложил на столе документы и принялся тщательно сверять указанные в них цифры с данными экспертиз, которые раздобыл некоторое время назад.
— Непостижимо, — пробормотал он и покачал головой, занося результаты сравнения в таблицу.
В тот самый момент, когда лампочка микроволновой печи погасла, издав при этом щелчок, стукнула входная дверь. Янису не нужно было смотреть на часы. Каждый день Ника приходила домой ровно в половине второго. Она никогда не обедала с Фрауке, Рики или подругами, которых у нее не было.
— Привет, — сказала она, войдя в кухню.
— Привет, — отозвался он, оторвавшись от цифр и подняв голову.
Ее облачение, которое на любой другой женщине выглядело бы нелепым, представлялось ему экзотичным и восхитительно непритязательным: расшитая цветами юбка, блузка оливкового цвета и некогда зеленая, бесформенная вязаная кофта. На ногах у нее были стоптанные теннисные туфли. После того, как он увидел, что скрывают под собой эти тряпки, ее одежда больше его не волновала.
— Ты уже обедала? — спросил он подчеркнуто небрежным тоном, хотя удары сердца отдавались у него в горле.
— Нет. А что ты можешь предложить?
— Лазанью с лососем. И картофельный салат.
Она бросила взгляд на пустой пакет.
— О нет, большое спасибо. Сегодня никаких деликатесов из «Альди».
Поскольку Рики отдавала предпочтение быстрому питанию, Янис постепенно пристрастился к готовым блюдам из окрестных супермаркетов, которыми был забит холодильник.
— Напрасно, — сказал он. — Картофельный салат от «Реве».
Ника рассмеялась, и у него перехватило дыхание, как это часто случалось с ним в последнее время. Крайне редко смущавшийся, в присутствии Ники он теперь испытывал непривычную робость. Впрочем, она, казалось, этого не замечала.