Кто последний к маньяку?
Шрифт:
Да и не было никакой возможности ему противоречить. В этом я убедилась тут же. У него на любые мои возражения был готов ответ.
– Ты называешь себя детективом! Ты – «известная всему Тарасову Ведьма»! Ты – просто бездарная продажная тварь! Я обманывал тебя по нескольку раз в день. Где же была твоя знаменитая интуиция? Я! Виктор! Победитель женщин! Держал в страхе весь этот вшивый Тарасов – всех этих банкиров с их огромными капиталами, всех коммерсантов, фирмачей, жрущих деньги и срущих деньгами. Я забрал женщину у самого богатого человека в Тарасове. Я раздавил его, как кусок глины…
Он внезапно замолчал
– Хочешь узнать будущее? Хочешь узнать то, что будет после твоей смерти? – Он наклонился в мою сторону и понизил голос до свистящего шепота. – Следующей после тебя умрет жена губернатора. Я заберу ее душу и перелью ее в глину. Знаешь, как я назову вазу, которую из нее сделаю? «Дурочка». Она будет – «Прекрасная Дурочка». И ты уже не сможешь помешать этому. Ты уже ничего не сможешь. И никогда ничего не могла сделать против меня. Вы, женщины, слишком бездарны по сравнению со мной. Но ни одна не хочет этого признать. Обмануть вас всегда просто. Стоило мне сказать этой идиотке Ирэн, что у ее Родиона есть любовница, – и она примчалась ко мне сама, чтобы узнать от меня ее имя… Знаешь, что я ей сказал? Я сказал ей: «Я назову тебя Парижанкой…» И забрал ее душу.
Он посмотрел на вазу. Он смотрел на нее так, как смотрят на женщину – глаза в глаза. Мне показалось, он даже забыл про меня на какое-то время.
– Ирэн, – пробормотал он, – ты никогда не согласилась бы стать моей. Тебя купил этот вонючий денежный мешок. Он засыпал тебя деньгами, и ты утонула в его деньгах, как тонут в дерьме. Я хотел тебя давно, еще когда ты не продалась ему за тряпки и украшения, за сытую обеспеченную жизнь. Ты и тогда уже была продажной тварью. Ты всегда была ею. Я хотел тебя, но ты продавалась слишком дорого. Я продал тогда все, что у меня было, и пошел к тебе. Ты, конечно, не помнишь меня… Ты назвала мне цену и пошла со мной. Ты уже была моя, но я понял, что это только на час или чуть больше. На час ты мне была не нужна. Я хотел тебя навсегда, навечно. И отказался тогда от тебя, отпустил. Но с того момента я уже знал, что ты будешь моей. Моей навсегда…
Он вновь повернулся ко мне, и следующая его фраза была обращена уже в мой адрес.
– Ты, дрянь! Ты хотя бы поняла тогда, когда первый раз меня увидела, что я – твой новый хозяин? Ты поняла, почему я тогда подарил тебе Ирэн? Ты думала, что загнала меня в угол? Победила меня? Как только я понял, зачем ты пришла, я сразу решил, что ты тоже будешь моей. Что я поставлю тебя рядом с Ирэн и остальными на своем столе. Ты забрала у меня пленку, которой я гордился. Ты унизила меня. А меня нельзя унижать женщинам. Женщина по своей природе ниже меня… Душа ее примитивна и трепещет в моих руках, словно ее внутренности, в которые я погружаю свои руки, чтобы достать ее душу… твоя душа тоже примитивна, и сейчас я буду держать ее в своих руках.
Он поднялся и сделал шаг в мою сторону.
«Все! – подумала я, – Сейчас или уже никогда!»
Не знаю, кого – Виктора, потому что через два его шага я нанесла бы ему удар правой ногой по голове, предварительно выбив левой пистолет, или меня, потому что он мог выстрелить и раньше, не делая этих двух шагов, – спас телефонный сигнал вызова.
Он машинально, не думая, схватил трубку – видно, он был слишком возбужден, чтобы соображать.
– Да! –
Он швырнул телефон в угол. Сделал один шаг ко мне. И поднял пистолет.
Я поняла, что это последнее, что я вижу.
– Стой! – крикнула я. – Ирэн не нужно на это смотреть. Унеси ее отсюда!
Его пистолет опустился. Он согласился со мной! Я не знаю, что меня подтолкнуло к тому, чтобы крикнуть эту фразу. Наверное, его рассказ. А может быть, слова, обращенные к самой вазе. Те, что он говорил последними…
Виктор снова смотрел уже на вазу. Я готова поклясться, что так мужчина смотрит на женщину, которую любит! Уверенно, агрессивно и в то же время – с внутренним трепетом перед ней. Я поняла, что Ирэн – уже мертвая – продолжала подчинять его себе.
Он сделал один шаг в ее сторону. И тут я его наконец ударила. Ногой. Что было силы. Я вложила в этот удар всю свою злость – на него, на жизнь, на мужчин. Я била его левой ногой в основание черепа. В затылок.
И попала как раз туда, куда хотела попасть. Что-то хрустнуло, и в моем мозгу вспыхнули искры от острой, пронизывающей меня боли. Я не слышала выстрела. Я потеряла сознание, так и не узнав толком – удалось мне его вырубить? Или все же он застрелил меня?
ГЛАВА 18
Я очнулась от струи вонючей противной жидкости, которая лилась мне на лицо сверху.
Что за черт? Где это я? Что за гадость на меня льют? Отчаянно болела левая нога. Словно на нее наехал колесом груженый карьерный «БелАЗ» и забыл съехать. Я лежала в какой-то странной позе, как-то вывернувшись штопором, лицом уткнувшись во что-то твердое.
Я открыла глаза. У меня прямо перед носом оказался какой-то среднеазиатский узор, сотканный из длинных ковровых ворсинок. Узор был мне на удивление знаком. – «Что это? – с недоумением размышляла я. – Где я уже видела этот узор?»
Я осторожно повернула голову, которая тоже отчаянно болела, и увидела прямо перед глазами ножку кровати.
«Господи! Да это же моя спальня! – дошло до меня, и я тут же все вспомнила. – Но что за гадость на меня сейчас лилась?»
Я посмотрела вверх. И увидела цветочную вазу, которая обычно стоит на подоконнике в моей спальне. Из нее струйка противной вонючей воды лилась мне на лицо. А над вазой мне с трудом, но все же удалось разглядеть физиономию Славки Киреева.
Наконец я сообразила, что происходит. Я лежала в проходе между стеной и кроватью, потеряв сознание, а Славка приводил меня в чувство, поливая водичкой. А такая противная она потому, что я ее не меняла с того вечера, как пришел за кассетой Киреев и принес мне цветы. Прошло два дня. Вот водичка и протухла уже.
Осталось выяснить сущие пустяки.
Откуда взялся Славка?
Куда делся Виктор?
Почему я лежу на полу?
И еще – хорошо бы узнать, почему так сильно болит нога?
И голова – как будто мне гвоздь вбили прямо в макушку…
Это только первые из списка вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответ. И желательно поскорее.
Последнее, что я помнила, – мою ступню, летящую к голове Виктора, и свой крик – я, правда, сама его не слышала, но мне кажется, что я все же кричала.