Кто последний за смертью?
Шрифт:
Николаев почувствовал резкие надменные нотки в голосе Нины Владимировны. Видимо, он слишком резко начал. Ему стало досадно на себя, на свою неловкость. А в последние дни Кирилл постоянно был дома? — вдруг произнес Николаев и опять понял, что совершил ошибку. Постоянно дома, — с каким-то остервенением, едва скрываемым, ответила Нина Владимировна. — Я могу это подтвердить.
Она вспомнила свои странные мысли на даче, она вспомнила пустые, бессмысленные глаза Кирилла, когда она напомнила ему про Митю. Абсурдные мысли стали обретать реальные и весьма зловещие очертания. Она ничего не сказала Николаеву про немецкого друга Вильгельма и про фирму, торгующую немецкими кухнями. Ей показалось, что такой информацией она может навредить Кириллу.
А в это время Николаев решил сыграть ва-банк. Меня особенно интересует утро того дня, когда вы позвонили мне. Был он утром дома? Был. Он все утро был дома. Он встал и пошел возиться с машиной. А потом мы стали звонить вам. А что такого особенного в том утре?
Николаев внимательно поглядел в глаза Нине Владимировне и медленно произнес: Особенность одна, вернее две —
Нина Владимировна побледнела как смерть. Глаза ее округлились, пальцы задрожали. Николаев протянул ей стакан воды. Пить она не стала, сжала руки в кулак и встряхнула волосами. И это еще не все. Тем же утром на пустыре около станции Лосиноостровская был убит, и тоже тяжелым предметом по голове друг Дмитрия Мызина Александр Юрков. Именно в доме отца Юркова Ивана Ивановича в ночь с тридцать первого на первое прятали Лену и Вику. Вот делато какие, Нина Владимировна…
Она глядела куда-то в одну точку, поглощенная какой-то своей глубокой мыслью. Так что вы думаете по этому поводу, Нина Владимировна? — спросил Николаев. Я ничего не думаю, — взяла себя в руки Нина Владимировна. — Это ваше дело думать, сопоставлять, расследовать. Мы сообщили вам то, что считали нужным. Нас ограбили на огромную сумму, искать наши ценности или нет это уж вам решать. А что касается этих убийств расследуйте. Полещук-то до сих пор не найден. Он бы ответил и вам и нам на все вопросы. А сейчас…. — она понизила голос и сузила глаза. У меня такое ощущение, что вы мыслите совершенно не в том направлении. Мы обязаны мыслить в разных, порой совершенно противоречащих друг другу направлениях, то есть, отрабатывать разные версии, открыто и беззлобно улыбнулся Николаев. — И не обижайтесь на меня так сразу, и не держите на меня зло. Дело расследуется, движется, и я имею право задавать вам любые вопросы, какие сочту необходимыми для ведения следствия, более того — обязан делать это. Разумеется, разумеется, Павел Николаевич. И ни в коем случае нельзя зацикливаться на одной какой-то версии, даже… — Она помолчала и поглядела ему в глаза задорным взглядом, — даже, если она очень заманчива своей парадоксальностью. До свидания, Павел Николаевич. До свидания, Нина Владимировна. Надеюсь на вашу помощь…
«Разумеется, она знает, что-то такое, чего не хочет говорить мне. И ни за что не скажет, если сама того не пожелает. Аристократка… Сначала побледнела, а потом взяла себя в руки. Нет, сама-то она, разумеется, не при чем, а про сына знает что-то…И я начал не с того, не с того начал я», — досадовал Николаев. — «Но вот то, что огорошил ее сообщениями про два убийства, это хорошо получилось, очень хорошо…»
День этот, тринадцатого февраля 1993 года, был не самым удачным для Павла Николаевича Николаева. Ночью тяжело заболела Тамара, и под утро ее с воспалением легких отправили в больницу. Николаев провел практически бессонную ночь, ему предстоял тяжелый рабочий день, как назло насыщенный делами до предела. На нем с декабря висело дело об ограблении сбербанков и обменных пунктов, преступники исчезли бесследно. А на днях в деле совершенно неожиданно появился просвет. Причем, случай настолько необычный, что никто ничего понять не мог. В милицию позвонил неизвестный и сообщил, что на окраине Москвы лежит труп известного вора Григория Варнавского по кличке Варнак. Варнака убили на его глазах. Около трупа валяется кейс с пятьюдесятью тысячами долларов. Неизвестный также сообщил адрес квартиры, которую снимал Варнак. Группа немедленно прибыла на место. Все оказалось точно так, как сказал звонивший. При обыске квартиры Варнака там нашли более трехсот тысяч долларов. Почему неизвестный не взял кейс с деньгами, никто понять не мог, как ни ломали голову. Сразу же возникла версия, что именно Варнак и был одним из участников ограблений банков и обменных пунктов валюты. И сегодня необходимо было допросить свидетелей по этому делу, сверять номера банкнот, производить опознание Варнака. А дома оставались одни пятнадцатилетняя Вера и тринадцатилетний Коля, который в последнее время все больше и больше беспокоил отца.
А ведь еще надо было поехать в больницу к Тамаре. Словом, день намечался, мягко говоря, боевой. Как все это можно вместить в один день, ответить на этот вопрос, можно будет только поздним вечером. На час дня было назначено опознание трупа Варнавского, и сотрудники банков и обменных пунктов, ограбленных в декабре, были вызваны в морг. Вторая половина дня будет насыщена до предела. А вот теперь образовывался примерно полуторачасовой перерыв.
Вдохновленный идеей, Павел Николаевич решил еще раз поехать к матери Лены Воропаевой и поговорить с ней. Он вспомнил, что она говорила ему, что по вторникам она идет на работу в школу к часу дня.
Погода в тот день была пасмурная, вьюжная, чисто февральская. Дороги так замело, что подъехать на машине к подъезду Веры Георгиевны окащалось невозможно. Николаев велел водителю припарковаться на улице, а сам пошел пешком. Ветер как раз яростно дул ему в лицо, хлопья мокрого снега залепляли ему глаза. Навстречу ему шел какой-то человек, в сером, мышиного цвета пальто и весьма потертой ушанке. Лицо его показалось Николаеву знакомым, но он никак не мог сообразить, где он этого человека видел. «Профессиональная привычка», — подумал Николаев. — «Всех я где-то когда-то видел.»
Он обернулся. Мужчина, сутулясь, пробежал к автобусной остановке. Он был довольно высок. Почти сразу же на его счастье подошел автобус, и он сел в него.
Николаев завернул за угол. Там было уже потише. Ого, Павел Николаевич, — улыбнулась ему Вера Георгиевна, что было не характерно для нее. — Однако, зачастили вы ко мне. А вам это неприятно? Почему же? Жизнь
Николаев заметил, что сегодня Вера Георггиевна в прекрасном настроении. У нее был такой ироничный тон… Отчего бы это? Так вот, отчаявшись, я предложила пригласить Андрея к нам. Он пришел. Мы посидели, поговорили. Вы знаете, — мечтательно произнесла Вера Георгиевна. — Она была так счастлива…Я напекла пирогов, я раньше хорошо готовила, и Леночка мне помогала. Эх, Павел Николаевич, как они друг на друга смотрели… Ну а дальше что? Дальше он ушел в армию. И Лена ни с кем не встречалась, хотя за ней ухаживало столько мальчиков. Она была верна ему, да и я следила за этим. Ограничивала, так сказать, ее выходы в свет, на всякие там тусовки. Чтобы соблазнов не было. Потом он вернулся, и они снова были счастливы…Тогда начали жить… Я этого не одобряла, я человек старой закалки, но…куда денешься? Они, вроде бы, это право заслужили. Ну а потом… арест, тюрьма… Ленка была беременная…Дальше знаете… А за что, все-таки сел Андрей? Я читал дело, но там все так казенно. Нельзя ли несколько деталей? Ну какие там детали? Андрей углядел у одного товарища богатую коллекцию марок и монет. Потом воспользовался моментом и все это, так сказать, экспроприировал. А при продаже попался. Товарищ этот согласился замять дело и заставил Андрея заниматься какими-то аферами. Что-то они занимали, прокручивали, а потом за все ответил Андрей. Тот же вышел сухим из воды, и при марках и монетах своих, и при деньгах ворованных. А этот на два годика и… Стариной, значит, давно интересовался Полещук? — задумался Николаев. А что, он ей и теперь интересуется? спросила Вера Георгиевна. Да, есть основания полагать, — замял разговор Николаев. — Скажите мне вот что, Вера Георгиевна откровенно — как вы думаете, способен Кирилл Воропаев на преступление? Конечно, способен. Это бесхребетный, жалкий человек, я же вам говорила. Ради денег он впутается в любую аферу, он трус, но очень жадный. Он не разрешал Лене давать мне взаймы, зная, сколько я получаю в школе. Сами подумайте, какой это человек. Я не совсем такое преступление имею в виду. Например, убийство? Мог бы он убить человека?
Вера Георгиевна расхохоталась. Убийство? Он? Эта тряпка? Да он муху побоится раздавить, побрезгует. Что вы?! У него на глазах будут насиловать жену и дочь, так он разве что милицию будет звать во всю ивановскую. Нет, убийство и Кирюша вещи совершенно несовместимые… А Андрей Полещук мог бы убить? Андрей-то? — задумалась Вера Георгиевна. — Андрей парень не злой, щедрый, открытый. Но ради дела… Ради защиты, так сказать, чести и достоинства…Он способен на поступок. Я ничего не хочу сказать, но по-моему, в принципе, он мог бы убить. Вот вы например, когда-нибудь лишали человека жизни? — задорно глядя ему в глаза, спросила Вера Георгиевна.
Николаев замялся. Ему неприятно было говорить на эту тему. Но решил ответить, раз вопрос был задан. В шестьдесят девятом году я застрелил насмерть преступника при задержании. Целил в ногу, попал в артерию. Получил за это выговор. Справедливый — стрелять надо уметь лучше. Вы раскаиваетесь в этом? Да, раскаиваюсь. Раскаиваюсь по сей день. Я не палач, это не мое дело убивать. Это был не закоренелый преступник, а просто запутавшийся, отчаявшийся человек. Хотя на нем было убийство. Бытовое. Ему было всего двадцать восемь лет, а мне двадцать два. С тех пор я никого жизни не лишал. Итак, значит, вы считаете, что Кирилл на убийство не способен? Однажды я была у них в квартире, еще до ремонта, и по комнате пробежала мышь. Он так испугался, закричал…А мыши источник инфекции. В доме ребенок. Я сама выловила и раздавила эту мышь. А он при этом морщился и закрывал глаза руками. Какое там убийство, Павел Николаевич? Категорически не допускаю. А кого там убили? Это пока тайна следствия, Вера Георгиевна. Ладно, спасибо вам за информацию. Поеду я. Погодка сегодня, не приведи господь. Подбросьте меня до школы. Тут недалеко. Неохота в такую погоду пешком идти. Да, да, конечно, собирайтесь. У меня есть еще немного времени в запасе.