Кто придет на «Мариине»
Шрифт:
— В Америке.
— А вы бывали в Америке?
— Еще нет, но обязательно буду.
— Чем же вас привлекает Америка?
— Мне кажется, что в этой стране есть все: и кусочек Франции, и кусочек Англии… Первая в мире промышленность, прекрасные автомобили, высокий уровень жизни…
— Я бывал в Америке. Конечно, все это там есть, что вы говорите, но в жизни это выглядит не так романтично. Я все-таки Америке предпочитаю старые европейские страны.
Катер обогнул остров. Теперь ветерок был встречным, и в его свежести чувствовался уже близкий вечер, дымка,
— Когда-то самоубийцы бросались с Эйфелевой башни, — сказала Маргарет. — Теперь они облюбовали Триумфальную арку.
— Да, мне говорили об этом.
— Глупо, не правда ли?
— Что глупо?
— Кончать жизнь самоубийством.
— Но разве вы не допускаете, что бывают такие ситуации, когда жизнь становится невыносимой?
— Допускаю, но не для себя.
— Если бы вам грозило пожизненное заключение, что бы вы предпочли: тюрьму или смерть?
— Все, что угодно, но не смерть. Из тюрьмы я выбралась бы, из могилы еще никто не встал.
— Но если бы вам грозили рабством, постоянными унижениями, непосильной физической работой?
— У рабов есть хозяева, и я бы стала хозяином.
— Однако вы энергичная женщина, Маргарет.
— Это большой недостаток?
— Нет. Почему же? Во всяком случае, вы цельная натура и мыслите интересно: мне будет любопытно узнать ваше мнение о Бремоне. Насколько мне известно, в оригинальности ему не откажешь.
— Клод Бремон? Это — книгоиздатель?
— Вы слышали о нем?
— Да, шеф. Ведь я — ваш секретарь. А хороший секретарь должен иметь сведения о возможных конкурентах своего хозяина.
— Какой я ему конкурент? Я могу быть только его учеником. Ведь у него за плечами тридцать лет издательской деятельности и огромные деньги.
— Вот именно… Тридцать лет… А у вас все впереди…
Бремон их встретил у трапа своей баржи. Это был человек лет семидесяти, с круглой, как шар, бритой головой и мясистым носом.
На барже, кроме Бремона, никого не было видно. Он провел Клауса и Маргарет в каюту, которая служила ему кабинетом. Обстановка здесь была довольно скромной: письменный стол, два книжных шкафа, маленькая кушетка, радиотелефон на тумбочке, а на белой стене — большой желтый круг, напоминающий солнце.
— Я жду гостей и рад буду познакомить вас с ними, но пока их нет, мы можем поговорить, — предложил Бремон.
Клаус представил ему Маргарет, и тот окинул ее оценивающим взглядом. Она была очень привлекательна в коротком зеленом платье.
— Мне рекомендовали вас самые уважаемые люди, и потому вы можете располагать мной. В ответ я хотел бы также рассчитывать на вашу откровенность, — начал без предисловий француз.
— Мосье Бремон, я наслышан о прекрасной постановке отдела рекламы в вашем издательстве, — сказал Клаус по-немецки, а Маргарет тут же перевела на французский.
— Если этот вопрос вас так интересует, то завтра я пришлю своего директора, возглавляющего бюро рекламы, и он раскроет вам все наши секреты, ибо у меня такое правило: секреты существуют для того, чтобы
— Благодарю, мосье Бремон, я непременно воспользуюсь вашим любезным предложением, — ответил Клинген по-английски.
— Как вы находите Париж, мадемуазель? — обратился Бремон к Маргарет по-немецки.
— Париж еще больше помолодел.
— Хороший ответ. — И спросил Клингена: — Как поживает мой друг Зейдлиц?
— На здоровье не жаловался, энергичен, как всегда…
— Вы прямо из Кельна?
— Мы были в Англии.
— Виделись там с Мосли?
— Нет, он был в отъезде. Я встретился с Баркетом и Смигли. Они высоко ценят вашу книгу «Европа под эгидой объединенного флага».
— А как вы ее находите?
— Идея очень интересная.
— Вы полагаете, она реальна?
— Конечно. Нам нужна, и как можно скорее, объединенная Европа, сильная в военном отношении, не зависимая от Америки. Ибо у Америки свои задачи, а у Европы — свои. К трем реально существующим мировым силам — Америке, России и Китаю — должна добавиться четвертая — Европа, — сказал Клинген, стараясь расположить Бремона.
— Гитлер в свое время переоценил роль немецкого национал-социализма, а лозунги «Новый порядок», «Новая Европа» не были конкретизированы и уточнены. Постепенное превращение идеи великого рейха в концепцию объединенной Европы происходило слишком медленно. А мы должны начать с объединения Европы.
— Но объединение должно происходить на новой основе. Ведь в вашей книге речь идет именно об этом.
— Я очень рад познакомиться с вами, — сказал Бремон, вкладывая в эти слова значительно больше, чем могло показаться на первый взгляд.
В это время послышался шум автомобиля.
— Кажется, гости начинают съезжаться, — заметил Бремон. — Вы увидите сегодня пеструю компанию. Надеюсь, что не будете скучать. А наш разговор мы продолжим позже.
Бремон извинился и пошел встречать гостей. Клауса и Маргарет представляли вновь прибывающим. Здесь были журналисты, актеры, мрачный лысый продюсер, приехавший с молоденькой киноактрисой. Все они собрались в салоне.
Вскоре эта пестрая компания разбилась на группки, и общий разговор тоже как бы разлился на ручейки.
На Клауса никто не обращал внимания: он не был знаменитостью, к тому же плохо владел французским. Пил он умеренно, поэтому мог с трезвой головой наблюдать за собравшимися.
Возле Маргарет все время крутился кто-нибудь из мужчин. Когда молоденькая киноактриса, приехавшая с продюсером, предложила устроить что-то вроде американского ночного клуба «Гепард», Маргарет энергично взялась ей помогать. Правда, не хватало музыки и соответствующего освещения. В «Гепарде» играло до шести эстрадных оркестров, а окраска света каждую секунду менялась, потом свет гас и снова зажигался. У Бремона был стереофонический магнитофон. Верхний свет выключили, а нижний — заставили бутылками, и в помещении воцарился таинственный полумрак.