Кто стреляет последним (не вычитано!)
Шрифт:
Игнатьев воткнул в пересечение гвоздь: -- Вот!
Морозюк, с любопытством наблюдавший за ним, так и крякнул:
– - Оно!
Игнатьев усмехнулся:
– - Это, солдат, гвоздь, а попробуй возьми его пулей...
– - Це правда...
Они помолчали, следя за тусклым пламенем коптилки.
– - Стой! Кто идет? Кто идет, говорю?
– - встрепенулся вдруг Мамед, хватая автомат и высовываясь наружу. _ Второй раз говорю, третий стрелять буду!
Погасив свет, Игнатьев и Морозюк тоже вылезли из
– - Все в порядке, -- успокоил их Мамед.
– - Пароль отвечает.
К ним быстро приблизилась неясная тень.
– - Кто такой?
– - окликнул Мамед.-- Почему не знаю?
– - Не такой, а такая, -- послышался в ответ женский смешок.
– Принимайте медицину, хлопчики, Зина я, Смирнова, санинструктор.
– - И, сползая по ступенькам, передразнила Мамеда: -- "Почему не знаю?". Кто это у вас незнайка такой?
Она присела на корточки, расстегивая повешенную через плечо сумку.
– - Я бинты принесла, йод, вазелин от мороза и еще кое-что. Да, чуть не забыла, хлопчики: с сегодняшнего вечера принимать по две таблетки кальцекса. Для профилактики. От гриппа.
– - Так на войне, я чув, хворобы не бывает!
– - Морозюк с неудовольствием принял из рук Смирновой небольшой сверток.
– - Вы чуйте, что я говорю!
– - оборвала она.
– - Для профилактики, соображай.
В небе совсем близко громко хлопнула белая ракета. Зина, невольно отшатнувшись к стене, изумленными глазами проводила мерцающую светящуюся дугу.
Игнатьев увидел ее лицо и уже... не видел ничего, кроме этого лица, по которому торопливо скользили смутные блики... И даже когда ракета погасла и тьма снова поглотила их, он видел это лицо...
– - Я пойду, -- сказала Зина.
Он встрепенулся. Хотел что-то сказать, а что -- и сам не знал теперь...
Она сказала: "Пока!" -- и растворилась в ночи. Только скрипнул снег под ногами.
Игнатьев живо представил себе холм с бочкой, расположение роты Петрухина. Да, если бы ему самому предложили выбрать на этом холме позицию, он, Игнатьев, устроил бы ее ближе к вершине. Игнатьев представил даже, как бы он оборудовал ее окоп с вогнутым к середине бруствером, чтобы при стрельбе не выделяться над холмом, а для отхода -- траншейку, выводящую за вершину холма: ушел туда -- и ищи-свищи...
Только бы не сбежал фашист, не спугнуть его раньше срока...
– - Вот что, Мамед, -- сказал Игнатьев.
– - Слетай к лейтенанту Петрухину, скажи: Игнатьев с "рассвета к бочке выйдет, просит, мол, взводных предупредить и прикрыть огнем, когда потребуется. И еще скажи: прошу траншею дальше бугра не трогать пока. Иначе немец услышит-увидит и тягу даст. Усвоил?
– - Усвоил, товарищ старшина, -- глаза Мамеда сверкнули.
– - Вы -- к бочке, они -- прикрыть, траншею за бугром не копать. А вы его, немца, -тук, и нет немца, да?
– - Видно будет...
Мамед убежал.
Снайперские сборы долги. С удивлением наблюдал Морозюк за тем, как тщательно Игнатьев обматывал винтовку марлей, туго и аккуратно натягивал каждый виток.
– - Чего смотришь? Делай то же. Это тебе не зайцев хлопать, солдат.
Игнатьев внимательно перебрал маскировочный халат Морозюка и отбросил его.
– --- Грязный. Снег-то выпал только что... У меня запасной халат есть, его наденешь. И на рукавицы мои чехольчики примерь.
Придвинув коптилку, он с неудовольствием рассматривал Морозюка, когда тот, считая себя экипированным, объявил о своей готовности.
– - И" куда спешишь, солдат? Если на тот свет, то мы с тобой еще успеем. Гляди-ка, это что?
Пришлось Морозюку, забывшему перебинтовать брезентовый ремень винтовки, снова взяться за работу. Халат Игнатьева был ему узок, и завязки, заменявшие пуговицы, неплотно стягивали грудь: когда Морозюк приседал, в прорезь была видна шинель.
– - Снимай, -- сказал Игнатьев.
– - Полотенце есть? Покажи. Чистое? Подшивай. Ты весь, до пятнышка, должен сливаться с местностью, а она белая. Уразумел?
Когда Морозюк, уже порядком уставший, казалось, сделал все, Игнатьев, к великому изумлению солдата, заставил его прыгать. Блиндаж был низкий, и Морозюк встал на четвереньки.
– - Не таращи глаза, -- ухмыльнулся Игнатьев, -- слышишь, звякает у тебя в кармане?
– - Це табакерка...
– - Сразу две беды. Идешь в снайперы -- о куреве забудь. Он, немец, тебе прикурить и так даст. А "музыкальные" табакерки и все такое громкое только покойники с собой берут.
Но и это было не все. Принялись за уяснение зада
26
чи. Потом договорились о сигналах: левым глазом моргнет старшина -смотреть влево; правым -- туда гляди; оба закроет...
– - Уперед, значит?
– - переспрашивал Морозюк.
То же и с ногами: куда повернет старшина носок сапога -- туда, получается, и очи навостряй. И пальцы "а варежках в ход пошли -- как поднимет, и плечи -- каким как пожмет, и голова -- куда как наклонит...
Тем временем вернулся Мамед:
– - Приказ передал. Порядок будет. Комроты привет говорит!
Игнатьев и Морозюк залезли в йишу, чтобы поспать. Мамед остался наверху у противотанкового ружья, он должен был разбудить их перед рассветом.
Они бесшумно проползли под проволочным заграждением. Игнатьев поразился легкости движений своего напарника. Как многое значит для человека настроение! Страх парализует. А сколько сил дает решимость!.. Морозюк рассказал, что на этом участке мины никем еще не установлены, и они поползли вверх, теперь уже по ничейной полосе.
Прежде чем отойти от блиндажа, Игнатьев остано-пил Морозюка: