Кто стреляет последним

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Теперь нормально, — констатировал Николай, выдирая зубами из ладони тонкие стальные ошметки проводов. — Поехали!

— Ну, Вадим, быстро же ты соображаешь, — проговорил Марат, когда машина свернула к Риге. — Я уж подумываю: не взять ли мне тебя на работу?

Вадим усмехнулся:

— Денег у вас платить мне не хватит.

— А что, я серьезно, — повторил Марат.

— Я тоже, — сказал Вадим.

IV

Всю дорогу до Риги Марат молчал. В общем, он был

доволен. Первая часть плана реализовалась даже успешнее, чем он ожидал. Во-первых, он убедился, что Гунар — пешка, посредник, с которым можно уже не считаться. Что Кириллов, вычисленный его ребятами, — фигура реальная, хотя тоже малозначительная. Серьезно — это Аббас. Очень серьезно. Он — не посредник. За ним — государство. Богатейшее и непримиримое в своей ненависти к Израилю. И вряд ли Аббас сам возит литий только потому, что не хочет делиться с другими. Это логика мелкого жулика Гунара, который случайно оказался в большом бизнесе. Аббасу, возможно, вообще не платят, это входит в его обязанности. Платит он — из неисчерпаемой ливийской казны.

Да, скорее всего, так.

Что из этого следует?

Марат почувствовал себя неуютно. Он был не из слабонервных людей. Еще лет двадцать назад, когда таких, как он, называли цеховиками и преследовали, как бешеных собак, он умудрялся выпутываться из самых безнадежных, казалось бы, ситуаций, потому что быстро усвоил три правила. Успех дела решают не деньги. Успех дела решают не люди. Успех дела решает не информация. А только все эти три компонента вместе. И еще: в бизнесе нет симпатий и антипатий. Он много раньше других понял, что власть выпадает из рук одряхлевшей власти и нужно создавать свою власть — силой, деньгами, связями, страхом, чем угодно, здесь годны все средства. И как только на развалинах советской империи забрезжил дух предпринимательской свободы, в руках Марата уже была сосредоточена такая сила, которой не обладало и молодое правительство розовощекого Гайдара.

С партнерами он был честен и жесток, конкурентов попросту уничтожал. И не было в Москве и Подмосковье хоть мало-мальски прибыльного дела, которое могло бы существовать без благословения Марата: от игорного бизнеса до полиграфии и от оптовой овощной торговли до подпольного изготовления водки. Жил он при этом холостяком в простой трехкомнатной квартире, рядом с которой прикупил, правда, двухкомнатную квартиру для бессменного водителя и телохранителя Николая, в быту был скромен, как обыкновенный государственный служащий, дач на Канарах не покупал, да и летом ездил не в Италию, а в Сочи, где снимал дом у знакомого грузина. И если бы его спросили, зачем ему столько денег, он вряд ли сумел бы ответить.

Дело было не в деньгах. Деньги были для него тем же, чем слово для поэта или ноты для композитора. Только в сфере сложнейших, запутанных и порой очень опасных дел он ощущал себя в своей стихии. В бизнесе он был бесстрашен, как рысь, и целеустремлен, как носорог.

Он всегда остро чувствовал опасность и никогда этим чувством не пренебрегал. Но сейчас, щурясь на огни пригородов Риги, ощутил нечто такое, чего в себе никогда не знал. Страх —

вот что это было такое, и Марат прекрасно отдавал себе в этом отчет. И боялся он не аль-Аббаса, не его головорезов-боевиков. Он боялся встать на пути государства как такового — не нашего, полусгнившего, а такого, как Ливия, Пакистан или Иран, — беззаконного, чуждого всему, чем жил Марат, безжалостного, как палач.

Мелькнула подленькая мысль: а не пойти ли по третьему варианту? Организовать дополнительную поставку лития, наладить новые контакты с Аббасом и спокойно стричь бабки. А Вадима придется просто убрать. Если Аббас получит груз, хоть и с задержкой, он вряд ли станет настаивать на первоначальном плане показательного уничтожения Вадима.

Вот, кстати, откуда этот план-то, сообразил вдруг Марат. Вот она — эта жуть, бессмысленная исламская жестокость, жестокость не человека, но государства.

Его размышления прервал голос Вадима.

— Извините, Марат, что вторгаюсь в ход ваших мыслей. Но как честный человек считаю долгом сообщить вам одну деталь. Как я понял, ни вы, ни ваши ребята в компьютерах почти ничего не понимаете. Ну, есть у вас, конечно, классные специалисты, но я о другом. Вот вы забыли сейчас вынуть дискетку из компьютера Гунара. И если бы Николай своим героическим броском не обесточил сеть, информация на дискетке сохранилась бы. А ведь был недавно подобный случай, я чисто случайно его вспомнил. Когда Алик и Сергуня убивали профессора Осмоловского, они ведь тоже дискетку не вынули. Уничтожили распечатку и ушли…

— Что ты несешь? — грубо вмешался Николай. — С чего ты взял, что Осмоловского замочили Алик с Сергуней?

— А я был там, своими глазами видел, — беспечно, как о пустяке, отозвался Вадим. — Так вот, на дискетке — весь анализ Осмоловского. Литий, высшей марки. Его делают у нас только на одном заводе. В Иркутске. Как вы думаете, если дискетка попадет к ментам, смогут они проследить путь груза от Сибири до Ливии?

— Николай, — попросил Марат. — Пристрели этого гаденыша. Прямо сейчас.

— С удовольствием, — засмеялся Николай и сунул руку под мышку.

— Ладно, я пошутил. Дальше давай, — отменил свой приказ Марат. — Продолжай, я слушаю.

— Я думаю, смогут. Потрясут на заводе, выйдут на бортмеханика, тот сдаст Сергуню или кого там вы еще, кроме меня, нанимали…

— Но дискетки-то нет.

— Ее в компьютере нет. Я ее достал. И она — в тех самых документах, о которых мы уже толковали. И есть еще одна пикантная деталь. Визитную карточку, ну — будто он из таможни — Алик забрать забыл.

— Карточка-то липовая.

— А зато какая глянцевая! И пальчики на ней — без лупы видны. И она тоже там, в этих самых документах. — Вадим помолчал и меланхолически закончил: — Я понимаю, что несколько нарушил ваши планы относительно моего будущего. Но не сделать этого не мог. Меня бы просто замучила совесть.

— Вот сволочь! — выругался Марат. — Сволочь ты, Вадим, вот что я тебе скажу, слышал?

— В ваших устах это звучит как комплимент.

— Заткнись! Еще пикнешь — в самом деле прикончу!