Кто стреляет последним
Шрифт:
— Много хочешь. Машина, конечно, умная, но не настолько.
— Тогда, может, по улицам? Которые ближе к универсаму?
— Придется по улицам, — согласился программист. Он принес подробный план района, показал Косенкову квадратик нового универсама.
— Называй улицы. А я буду искать.
Косенков начал с ближней — с той, на которой стоял универсам:
— «Речная»…
— Есть, — через минуту сказал программист. — Теперь сам смотри.
Вновь, уже медленнее,
— Стоп! Озалиньш…
Косенков записал фамилию и адрес Озалиньша.
— Дальше!
— Гусман… Пшебыльский… Гамберг… — выбирал он из бесконечных Богдановых, Кузнецовых и Большаковых.
Но больше прибалтийских фамилий на Речной не было.
— Улица Строителей, — вернулся он к плану района.
На Строителей обнаружились трое: Григулис, Маркявичюс, Янсон.
— Ангарская…
Еще двое: Калнинь и Упит.
— Первый Сквозной проезд…
Никого.
— Второй Сквозной проезд…
Никого.
— Проспект Маркса…
— Это уже центр, — возразил программист. — Там частных домов нет.
— Ладно… — Косенков вернулся к плану. — Улица Мира… Кедровый переулок… Правобережная… Папанинская…
Через час в его блокноте уже был список из восемнадцати фамилий и адресов.
— Вроде бы все, — проговорил программист. — Немало, но все не тысяча.
— Уже легче, — согласился Косенков. Он распрощался с программистом и поспешил в паспортный стол, где работал Олег Софронов.
Софронов сидел в тесной комнатушке архива городского паспортного стола и старательно, с выражением бесконечного терпения на лице, перебирал папки с фамилиями домовладельцев. Ничего похожего на компьютер в паспортном столе не было. Видно, паспортный стол Колорадо-Спрингс был не так щедр, как дорожная полиция. А скорее всего, никакого паспортного стола там и вовсе не было.
Увидев в дверях раскрасневшегося от ледяного ветра и быстрой ходьбы Косенкова, Софронов отложил очередную папку.
— Ну, что у тебя?
— Восемнадцать фамилий. А у вас?
— Двенадцать. Давай-ка сверим.
Сверили списки. Но у тех, кто имел дом, не было синей «Нивы». А у тех, у кого была синяя «Нива», не было частного дома. И не было ни одного имени, даже близко напоминающего Антонаса.
— Он, может быть, и не Антон или Антонас, — предположил Косенков. — А какой-нибудь Витас.
— Может, и так, — согласился Софронов. — Пойдем покурим.
— Я не курю.
— А я курю. И ты на нашей работе закуришь…
Они вышли на улицу. По небу плыли высокие перистые облака, ветер трепал полуотклеившиеся плакаты на круглой каменной тумбе, на каких обычно висели афиши театров и объявления «Требуются…». Теперь
— Вы за кого, Олег, будете голосовать? — поинтересовался Косенков.
— Что? — не сразу понял Софронов, а когда дошло, рассердился: — Ты не о том сейчас думаешь!
— А вы о чем думаете?
— О том, что «Ниву» он мог взять по доверенности. Или оформить на жену.
— Но тогда и у нее была бы такая же фамилия.
— Не обязательно. Если она Красавина, то могла и не захотеть стать какой-нибудь Бирулайте. А бывает, что фамилию не меняют, чтобы не переделывать документы: паспорт, диплом, трудовую книжку.
— Но тогда и дом он мог оформить на жену.
— Об этом я тоже думаю… Пустышку тянем! Но что делать — пошли…
Они вернулись в архив и обложились папками. Ими были плотно заставлены канцелярские шкафы, занимавшие все стены комнаты. И с каждой новой фамилией, не имевшей ничего общего с владельцами синей «Нивы», истончалась и без того слабая надежда выудить из этой горы папок неуловимого Антона Романовича. И становилось все яснее, что здесь — тупик.
Оставалось рассчитывать лишь на то, что Турецкому больше повезет на заводе.
III
«Четверка» открывалась из-за поворота шоссе рафинадной россыпью блочных домов с торцами, украшенными блеклым от дождей желто-красно-синим орнаментом на сибирские темы. У въезда в город стояла просторная кирпичная будка контрольно-пропускного пункта, некогда защищавшего закрытый город не столько от шпионов, сколько от чуждого люда, падкого на колбасу и другой пищевой и промышленный продукт, свободно лежавший на магазинных полках «Четверки», — в Иркутске этот продукт давно перевелся, если и вообще был.
Теперь будка зияла выбитыми стеклами, а полосатый шлагбаум, преграждавший въезд, был выворочен и отброшен в сторону каким-то негабаритным грузовиком. По случаю понедельника улицы и центральная площадь городка были не слишком оживленными, но все равно чувствовался наплыв чужого народа: вовсю торговали ранними помидорами и огурцами вездесущие лица кавказской национальности, румяные хохлушки зазывали к своим столикам прохожих, на все лады расхваливая домашние колбасы и копченое мясо, бродили цыгане. И как по всей стране, палатки пестрели сотнями этикеток водок, вин и другого импортного ширпотреба.