Кто стреляет последним
Шрифт:
Женат. Жена: Боброва Елена Сидоровна. Работает заведующей продовольственным магазином. Дети: два сына, 8 и 11 лет. («Теперь им, значит, 18 и 21», — отметил Турецкий.) Член КПСС. Под судом и следствием не состоял. Родственники за границей — нет. Пребывание за границей — не был. Нет. Не состоял. Не участвовал. Не был. Нет. Нет…
В архивном деле Турецкий обнаружил еще один документ, не совсем обычный. Это была справка иркутского КГБ о родителях Крумса. «На ваш запрос сообщаем:
— И вы взяли человека, у которого такие родители, на работу? — поинтересовался Турецкий.
— А почему нет? Приняли в партию, — значит, человек проверенный, — ответила кадровичка.
— Но запрос все-таки послали?
— А как же? Мы должны знать, что за люди у нас работают. И вообще я так считаю: сын за отца не отвечает, — убежденно добавила она.
Турецкий усмехнулся:
— Вы знаете, чьи это слова?
Начальница отдела кадров удивилась:
— Как чьи? Это мои слова.
— Лет за пятьдесят до вас, в тридцать седьмом, их произнес другой человек.
— Это кто ж такой?
— Сталин, — ответил Турецкий.
— А чо, и правильно сказал.
— Сказал-то правильно…
«ЧСИР — член семьи изменника Родины». Была и такая формулировка. 1952 год. Режим был еще лютый, но уже дал слабинку. Случись все даже годом раньше, мыкаться бы матери Крумса по лагерям с клеймом «ЧСИР», а самому Крумсу — по специнтернатам Воркуты и Красноярского края.
Но Турецкий не стал заниматься политическим просвещением кадровички. Он вернулся к личному делу Крумса: «Проживает по адресу: г. Иркутск, ул. Левобережная, 26».
«Квартиры нет. Значит, дом частный».
Все.
— Спасибо. — Турецкий вернул папку начальнице, спрятал блокнот. — Можно я от вас позвоню?
Получив разрешение, набрал телефон паспортного стола.
— У вас там должен работать товарищ из Генеральной прокуратуры. Софронов его фамилия. Нельзя ли позвать его к телефону?
Услышав «алло» Софронова, спросил:
— Как у вас?
— Полный нуль. Здесь копать — на неделю. А у тебя?
— Есть кое-что. Сворачивайтесь. Ждите меня в прокуратуре. Узнайте, нет ли чего нового о наших делах.
— Понял, — сказал Софронов.
— Еду!..
Турецкий тепло попрощался с начальницей отдела кадров и стремительно вышел из здания заводоуправления — Мошкин едва поспевал за ним.
—
— А с коммерческим директором? — спросил Мошкин. — Вы хотели с ним встретиться.
— Некогда. Мы с ним еще встретимся. И думаю — не один раз.
На выезде охранник еще раз внимательно изучил документы и пропуска. Потом попросил всех выйти из машины и принялся тщательно ее обыскивать. Он еще не закончил обыска, как стальной щит ворот откатился в сторону и на территорию завода проскользнула белая 31-я «Волга» с водителем — без пассажиров.
— Почему вы у него не спросили пропуск? — кивнул Турецкий на «Волгу».
— Это — свой, — ответил охранник. — Коммерческий директор.
— Его машину на выезде вы также будете шмонать?
— Не велено. Начальство.
— А докуда считается начальство? Главный инженер — начальство?
— Начальство. Только у него нет машины.
— Начальники цехов?
— Не, это уже не начальство.
— Начальник отдела сбыта?
— Тоже.
— И его машину вы обыскиваете?
— Ну, так — положено. Посмотрим маленько… Все в порядке, можете ехать.
Еще кое-что прояснилось.
Всю дорогу до Иркутска Мошкин молчал, сосредоточенно что-то обдумывая. Когда уже въехали в город, спросил:
— Значит, по-вашему, на заводе пованивает?
— Пованивает? Да там вонь такая, что в нос шибает. Как из свинарника!
Мошкин вздохнул:
— А я так не умею с людьми разговаривать. И главного инженера я бы не раскрутил. И эту, бегемотиху из кадров, тоже.
— Какие твои годы, научишься! — успокоил его Турецкий. — Главное — молчать умеешь. И смотреть. И слушать…
Софронов и Косенков ждали их возле прокуратуры.
Софронов сообщил:
— «Наружка» доложила: до одиннадцати были в номере, потом вышли, пошлялись по городу, пообедали в кафе «Багульник», в час вернулись в гостиницу. С тех из номера не выходили. И главное: был звонок. Мужской голос. Сказал: все в порядке, можете приезжать. К десяти вечера. Из гостиницы спросили: почему так поздно? Тот, кто звонил, ответил: пусть стемнеет.
— Говорил с акцентом? — спросил Турецкий.
— Не знаю. Мы саму пленку не слушали, передаю в пересказе.
— Во сколько был звонок? — спросил Турецкий.
— В 14.15. Что у тебя?
— Потом расскажу. Поехали! Левобережная, двадцать шесть, — сказал он водителю. — Это где-то в районе нового универсама, в старом городе.
— Сказанули! — удивился водитель. — Левобережная — это на той стороне Ангары. Километров шесть от нового универсама.
— То есть как? — переспросил Турецкий.