Кто такая Мод Диксон?
Шрифт:
– Вообще-то, – вмешалась Флоренс, – самым продаваемым автором в том году был Джеймс Паттерсон, хотя «Миссисипский фокстрот» стал самой продаваемой книгой.
Все взгляды обратились на нее.
– Мне так кажется, – добавила она, хотя была в этом уверена, и тут же возненавидела себя.
– Что ж, спасибо, Флоренс, еще одну крошку отняла.
– Да при чем тут эти твои дурацкие подсчеты, Аманда, – сказал Фриц. – Мой друг, кстати, женщина, работает во «Фрост/Боллен», так вот она клялась мне, что Мод Диксон – мужчина. Конечно, это могла бы быть женщина, но в данном случае точно нет.
Он виновато пожал
– Ну и кто же это тогда? – допытывалась Аманда. – Как его зовут?
Тут Фриц замялся:
– Я не знаю. Она просто случайно услышала, как о ней говорят «он»…
Аманда всплеснула руками:
– Да это полная чушь. Мужчина просто не мог написать эту книгу. Нет на свете мужчины, способного так убедительно писать о женщинах. Как бы он себя в этом не убеждал.
Словно чтобы наказать себя за проявленную робость, Флоренс решилась:
– Генри Джеймс? Эдвард Морган Форстер? Уильям Теккерей? – Она всегда чувствовала особое родство с Бекки Шарп.
Аманда повернулась к ней:
– Серьезно, Флоренс? Ты думаешь, «Миссисипский фокстрот» мог написать мужчина?
Флоренс пожала плечами:
– Вполне. Я вообще не вижу разницы.
Аманда посмотрела на потолок.
– Она не видит разницы… – с удивлением произнесла она, затем обернулась и спросила: – Ты писательница, Флоренс?
– Нет, – тихо ответила та.
На самом деле Флоренс больше всего на свете хотела стать писательницей. Как, впрочем, и все они. Наверное, у каждого в каком-нибудь дальнем ящике стола была спрятана половина романа. Но пока она лежит там, нельзя утверждать, что ты писатель.
– Ну, тогда тебе трудно в полной мере осознать, как важно для писательниц иметь примеры для подражания среди женщин. Женщин, которые когда-то уже не позволили, чтобы их внутренний мир описывали мужчины. Я не хочу, чтобы еще один мужчина рассказывал мне, как устроены женщины, ясно? Ты можешь это понять?
Флоренс то ли пожала плечами, то ли кивнула.
– Несчастна та страна, которая нуждается в героях, – добавила Аманда.
Флоренс ничего не ответила.
– Брехт, – ядовито уточнила Аманда, приподняв бровь.
Флоренс почувствовала, как краснеет, и инстинктивно отвернулась. Она одним глотком допила остатки вина и вернулась к бару, где с натянутой улыбкой протянула бармену пустой бокал.
Прислонившись к стойке, она одну за другой вынула из туфель и приподняла уставшие от каблуков ноги. Ей никогда не нравились такие самоуверенные девушки, как Аманда. В старших классах именно такие принялись вдруг опекать ее и около недели таскали везде с собой, как спасенную от гибели собачонку, пока не потеряли к ней интерес. Флоренс знала, что для них она была не более чем театральным реквизитом. И если бы она не подыгрывала им, изображая благодарную протеже, они бы ее и не заметили. Главное, для них это тоже было бессмысленным ритуалом, что раздражало Флоренс больше всего. Аманда, выросшая в Верхнем Вест-Сайде, исполняла роль феминистки так же, как, вероятно, когда-то носила форму своей частной школы, – привычно, не слишком задумываясь, но истово.
Самой Флоренс никак не удавалось достичь того накала возмущения, которого, казалось бы, так требовало время, и подобная невосприимчивость к общественному негодованию зачастую оставляла ее за бортом, можно сказать, всего. Создавалось впечатление, что именно это возмущение служило связующим элементом, скрепляющим семейные пары, друзей, аудиторию
Это вовсе не означало, что она ко всему относилась спокойно, просто эмоции Флоренс берегла для других целей. Хотя для каких, она бы сказать не смогла. Вспышки собственного гнева удивляли ее самое. Случались они редко и вызывали ощущение слабости и растерянности, как при смене часовых поясов, словно тело вырывалось вперед, а она пыталась его догнать.
Однажды в университете на семинаре по писательскому мастерству преподаватель раскритиковал перед всеми ее рассказ, назвав скучным и неоригинальным. Оставшись после занятий, она начала отчаянно защищать свою работу и в итоге накинулась с обвинениями на него, посредственного автора, опубликовавшего единственный, никем не замеченный сборник рассказов. Когда Флоренс наконец выдохлась, он смотрел на нее с неподдельным ужасом. Она едва могла вспомнить, что тогда наговорила.
Бармен все-таки обратил внимание на пустой бокал, и в этот момент за ее спиной раздался голос:
– Я с тобой согласен.
Она вздрогнула и обернулась. Это был Саймон Рид, главред «Форрестера», высокий худощавый мужчина с мягкими волосами, тонкими чертами лица и россыпью веснушек. В их среде он считался красавцем, но Флоренс могла лишь предположить, что о нем сказали бы в Порт-Ориндже, где тонкие черты точно не входили в число мужских достоинств.
– В каком смысле? – спросила она.
– В том смысле, что кого вообще волнует, кто такая Мод Диксон.
Слова текли у него между губ, словно суп. Флоренс поняла, что он пьян.
– Текста это не изменит, – продолжал Саймон. – Точнее, для некоторых изменит, хотя не должно. Эзра Паунд был фашистом, однако же написал несколько чертовски красивых строк.
– И муравей – кентавр в своем стрекозьем мире, – процитировала Флоренс.
– Тщеславье сбрось, я говорю, отринь [2] , – подхватил Саймон, кивая.
2
Строки из стихотворения Эзры Паунда Canto LXXXI даны в переводе Я. Пробштейна.
Они обменялись молчаливой улыбкой сообщников. Флоренс поймала взгляд наблюдавшей за ними Аманды, которая тут же отвернулась. Бармен поставил на стойку полный бокал вина. Когда Флоренс подняла его, Саймон чокнулся с ней и наклонился ближе.
– За анонимность, – тихо сказал он.
2
Весь остаток вечера Флоренс ощущала на себе внимание Саймона. Она, конечно, и раньше сталкивалась с оценивающими взглядами мужчин постарше, но в родном городе это, как правило, вызывало у нее неприязнь, будто ее вовлекали во что-то такое, в чем она не желала участвовать. Однако сегодня пристальный интерес Саймона доставлял ей удовольствие. Он сильно отличался от тех мужчин, которых она знала с детства: вместо самострела и загара со следами от майки в его арсенале были первые издания известных книг и тонкая ирония. К тому же все знали, что он женат на актрисе Ингрид Торн. Флоренс чувствовала, что заслужила место на более высокой ступени бытия, словно его взгляд волшебным образом вызвал в ней что-то, о чем она и не подозревала.