Кто такой Малкольм Пэрриш?
Шрифт:
Я сидел рядом с Катариной и думал. Просто думал, даже не зная, о чём. Я просто вспоминал.
Я пришёл в тот самым магазин, где мы были зимой, и положил его книгу на ту самую полку, на самое видное место. Я сфотографировал полку на фотоаппарат мгновенной печати. Я был уверен в том, что меня прогонят или даже арестуют, но мне было всё равно. Я озирался по сторонам, моя рука сама тянулась к книге, чтобы забрать её. Мне казалось, что весь мир в этот момент остановился. Меня не заметили, ну или попытались не замечать.
Весь оставшийся день я бродил по городу и вспоминал самые лучшие моменты с самым лучшим человеком в моей жизни: наше знакомство, нашу мантру – «Мечты не должны быть
Я вспоминал его последние слова, его последний звонок…
Спустя 5 лет перед своей свадьбой я положил на могилу Малкольма приглашение на свадьбу. То самое, серое с чёрными и белыми геральдическими лилиями.
– Я сдержал своё обещание, Пэрриш. Ты же придёшь? – я был взволнован, – Конечно же, ты придёшь. Всё сделано по твоим советам – от приглашений до галстуков. Вот только… я не умею завязывать галстуки до сих пор, прости меня… Я люблю тебя, Малкольм. Я люблю тебя.
Каждый раз я надеялся увидеть его. Как привидение, как игру воображения – неважно. Просто увидеть, просто прикоснуться.
– А что же Аннабель? Где она сейчас?
– С ней всё хорошо, она по-прежнему прекрасна, как и 28 лет назад. Спустя пару недель после похорон, миссис Пэрриш ушла от мужа, обвинив его в смерти сына, а бизнес мистера Пэрриша рухнул. Этого удара он не выдержал. А вот миссис Пэрриш жива до сих пор, но живёт она где-то очень далеко. Декстер и Катарина постоянно в разъездах, ведь Пэрриш-средний занят военной карьерой. Так что, теперь могилу Малкольма Пэрриша посещают лишь трое: я, моя жена Аннабель Говард, в девичестве Отис, и наша дочь Элиза.
Однажды Элиза увидела фотографию Малкольма в моём школьном альбоме.
– Папа, это тот самый Малкольм Пэрриш? Какой же красивый… – тогда она заплакала, я обнимал её крепко-крепко, – Почему он так рано погиб, папа?!
– Иногда мне кажется, милая, что в тебе его душа. Такая же чистая и светлая. И у тебя веснушки!
– А представь, каким он был бы сейчас… Папа…
Я не мог ей отвечать, мне было слишком больно. Я никогда не рассказывал ей про Пэрриша многого.
– Мам, а ты? Кем он был в твоей жизни?
– Знаешь, доченька, – жена уводила Элизу подальше, когда видела, что я на грани очередного срыва, – Если бы не он, мы бы с твоим отцом не познакомились.
– Он нравился тебе, мама?
– Твоя любознательность… Нет, не нравился. Мне нравился твой отец, а особенно его всегда растерянное выражение лица.
– А Александр? Он какой? – она говорила о сыне Декстера и Катарины, Александре. Юноша был военным, как и его отец.
Во время одного из редких возвращений четы Пэрришей на родину, мы собрались вместе. К превеликому счастью моей дочери, Александр оказался очень похожим на Малкольма: те же широкие густые брови, то же квадратное лицо, та же причёска. Только Александр был бледней, выше и крепче, как Декстер.
– Oh mein Got, Elise! – колдунья-Катарина рассмеялась, увидев раскрывшую рот от удивления Элизу.
– Я уже чувствую свадьбу, друг мой, – шепнул мне Декстер, подмигнув.
В день рождения Малкольма я пришёл к нему.
– Здравствуй, друг… Совсем скоро мы станем официально роднёй… Не верится, правда? Ты бы видел мою дочь, когда она увидела Александра! Вы похожи. Очень. Она скорбит по тебе, как и я, как и Аннабель. Вот только она совсем тебя не знала, и Элизе от этого лишь печальней. Я представляю, как ты говорил бы ей: «Элиза,
Я говорил долго, очень долго, пока на моё плечо не легла рука дочери. Она мягко улыбнулась мне и присела рядом, положив на могилу букет и красивый конверт с приглашением на свадьбу.
– Папа… Я могу?..
Я молча встал и ушёл. Я слышал лишь обрывки фраз моей девочки, а на мои глаза наворачивались слёзы. Мне хотелось упасть на траву и разрыдаться, как тогда… когда мне позвонили и сказали о трагической гибели моего лучшего друга. Меня сдерживало только элементарное желание не быть сопляком в глазах уже взрослой дочери. Но я не смог. Я не смог сдержаться. Я рухнул на землю, захлёбываясь слезами, и подполз к большому дереву, чтобы опереться на него спиной. Из моих глаз катились слёзы, я кричал, срывая глотку, постоянно повторяя: «Нет! Почему?!». Мне было больно, просто больно, и ничего более. Когда во мне уже не осталось сил плакать, когда виски сдавливала дикая боль, я открыл глаза, и на мгновенье мне показалось, что возле меня сидел он, Малкольм, и улыбался… Но нет. Конечно же, это была Элиза; дочь обнимала меня и плакала сама. А как мне хотелось в тот момент хоть на секунду увидеть Пэрриша. Ещё раз взглянуть в его огромные серые глаза над целым мостом из веснушек от уха до уха. Хоть раз улыбнуться в ответ на его широкую ассиметричную улыбку. Услышать, как он говорит мне: «Эй, Говард!» – так, как не может сказать никто. Я был готов отдать всё, что у меня есть, любые деньги, да даже свою жизнь.
Я пытался заглушить, хоть как-то унять эту боль в себе практически 30 лет, но до сих пор я не могу забыть этого… этого парня. Меньше чем за год два абсолютно разных человека настолько сблизились, что стали практически частью друг друга.
Я всегда помнил Пэрриша, я всегда любил его…
Несколько лет назад я собственноручно собрал деньги, работая сверхурочно, откладывая несколько лет; я собирал их для того, чтобы осушить то чёртово озеро. Я помню, я копил деньги лет 5, чтобы больше ни одна душа не находилась там. Когда я приехал к старому дому Пэрришей, и машины начали свою работу, я вошёл в дом. Он был полон старых вещей, ведь миссис Пэрриш выезжала из дома в спешке, все картины были на своих местах. Я поднялся по лестнице на второй этаж, к комнате Малкольма. Она была такой же, какой я помнил её практически 30 лет назад. Я открыл шкаф и был ошарашен: вся одежда была совершенно нетронута ни временем, ни молью. На вешалках висела форма «Вестфилда», добрая дюжина рубашек, а внизу аккуратно, как будто под линейку, была расставлена обувь. В окно я слышал гул машин, переговоры рабочих, а в моей памяти всплывали самые лучшие воспоминания. Я вышел на балкон, откуда было видно озеро, и вспомнил наш диалог:
« – У тебя с балкона видно озеро. Красиво.
– Ага. Всё детство хотелось там поплавать летом, но вода всегда холодная.»
– Господи…
Я был напуган теперь. Тогда я даже не мог представить, как всё обернётся… И знаешь, Патрик… Я был в ужасе. Тогда ещё ходили слухи, что это был не несчастный случай, а самое простое самоубийство. Только представь себе это.
– Мистер Говард! – закричал мне рабочий из бригады, когда увидел меня на балконе, – Вы можете ехать домой, тут работы на пару суток!