Кто такой Малкольм Пэрриш?
Шрифт:
Далее шли комментарии учеников, наверное, друзей Малкольма. Это уже мало интересовало. Но среди них была фамилия «Говард».
– Не мистер ли Говард с ним учился? – Патрик был озадачен.
– Да тут кроме фамилии ничего и нет, только клякса. Рука, наверное, соскочила. Да и Говардов немало в Америке, думаю.
– Здесь вообще нет ничего интересного больше, кроме этого. Но что-то всё равно не так. Я это чувствую…
– Почему же? Вроде всё понятно – отличник и паинька.
– Вот именно! Ну не может человек с таким описанием не знать, как он будет жить. К тому же, это же восьмидесятые – тогда для человека было
– И чего же ты хочешь, Уилсон? – Доминик размял шею, лениво потягиваясь и зевая.
– Завтра же спрошу о нём у мистера Говарда. Я уверен, это именно он учился с ним, – Патрик закрыл альбом и решительно направился к выходу.
– С ума сошёл?! Тебе потом влетит и за библиотеку ночью, и за то, что ты на уроке ерунду читал вместо того, чтобы размышлять о Байроне и Шекспире.
– Всё равно мне, Доминик. Пусть влетит, – Патрик встал и стремительно направился к выходу из тёмной библиотеки.
– Да не дури, Патрик! Ну, ерунда же это, ну! – Доминик еле-еле поспевал за другом.
– Дак я же не заставляю тебя идти со мной завтра. Это мне интересно, я взволнован, а ты иди и дальше уроки в курилке прогуливать.
– А вот это было уже обидно, Уилсон, – Доминик по-дружески дал подзатыльник Патрику, – Я просто не хочу огребать вместе с тобой. Потом расскажешь.
– Ну и трус же ты, Доминик!
Споря, парни уже успели дойти до своей комнаты и уснуть. Патрик прокружился всю ночь, пытаясь совладать со своими спутанными мыслями. Он надеялся, что мистер Говард – учитель литературы – был именно тем Говардом, который оставил свою подпись под характеристикой Малкольма Пэрриша.
Глава 2
На следующий день после урока Патрик Уилсон, взяв всю свою смелость в кулак, подошёл к мистеру Говарду и спросил, кто же такой всё-таки был этот Малкольм Пэрриш. В мгновение учитель помрачнел.
– Это очень долгая и печальная история. Пойдём в мою комнату, я скажу остальным учителям, что ты выполнял мои поручения и не пришёл на их уроки именно поэтому.
В комнате мистера Говарда было уютно, но строго, там пахло деревом и кофе. Налив Патрику чашку крепкого кофе, мистер Говард продолжил.
– В 80-х он был лучшим учеником академии, душой компании, им гордилась семья, ему пророчили успешное и счастливое будущее. Я в то время был его одноклассником и лучшим другом, почти братом.
Малкольм Пэрриш был личной знаменитостью академии: образцовый ученик, всегда вежливый, никогда не спорил с учителями, не пропускал ни одного урока. После выпуска я понял, что такие парни популярны среди женского пола: он был худощавым, не особо высоким, с тёмными волосами и серыми глазами, носил очки для зрения, почти закрывающие широкие брови, а с наступлением весны у него на носу и щеках появлялись веснушки. Казалось бы, обычный парень, но что-то в нём было такое, что притягивало людей прямо магнитом.
На самом деле он не был таким паинькой, как многие думали: просто бунтовал он тихо, незаметно, скорее, внутри себя, «выражал внутреннее несогласие», как сказали бы учителя обществоведения.
Иногда он выглядел очень печальным, но мне всегда казалось, что он просто думает о чём-то. Никогда не замечал грусти и озадаченности в его глазах. Через пару лет я понял, сколько же отрешённости было в этих
Всю его жизнь, увы, недолгую, рассказать я не смогу: мы познакомились, когда нам было по 16. Думаю, именно этот период жизни Пэрриша будет тебе интересен.
Наша дружба походила на взаимоотношения ребят из «Общества мёртвых поэтов»: мы были соседями по комнате, вместе читали книги, которые никак не относились к школьной программе, вместе рассуждали о чём-то высоком. В очень редкие моменты нас бывало трое: я, Малкольм Пэрриш и Грегори Диккенс.
Мы были совсем непохожими друг на друга: пухлощёкий (хотя он был довольно худым) Грегори был мечтателем до мозга костей, я в 16 лет уже знал, как сложится моя жизнь, а вот потерю зрения к 45 годам предсказать не смог, а Пэрриш, казалось, даже не задумывался о том, что будет завтра, всегда жил мгновеньем. Хотя, судя по письму, которое ты нашёл, будущая жизнь его всё-таки волновала.
У Пэрриша была хорошая семья. Правда, отец был очень строгим, но его можно было понять: сына ждало большое будущее. Его мать была чистейшей души женщина, она всегда улыбалась, а его старший брат был военным, очень серьёзным человеком, но всё равно он всегда находил время на младшего брата и веселье с ним.
Мы познакомились в 88-м году, когда моя семья решила, что моим обучением в последние годы перед поступлением должны заниматься в невероятно пафосной мужской академии «Вестфилд». Мне несказанно повезло: я стал соседом Малкольма Пэрриша, легенды о котором ходили по всей академии. На деле, когда я вошёл в комнату, за письменным столом сидел сосредоточенный растрёпанный парень в больших очках и твердил что-то на латыни себе под нос. Услышав, что кто-то вошёл, он сразу же поднял взъерошенную голову от книг и широко улыбнулся.
– Привет! Ты – Адам Говард, верно?
– Да, именно… А ты – Малкольм Пэрриш? – я протянул руку для приветствия.
– Просто Пэрриш, – он пожал мою руку и потряс ей, – Не люблю, когда называют по имени – оно слишком сложное, а в сочетании с фамилией звучит как-то несуразно! – Пэрриш улыбнулся и плюхнулся на кровать.
Я выложил вещи, а Пэрриш отдал мне полный комплект учебников, которые теперь должны были стать моими.
Когда в комнату тихо протиснулась кудрявая голова с пухлыми щеками, которая, как, оказалось, принадлежал Грегори Диккенсу, Пэрриш познакомил и нас. И вот, нас стало трое: будущие юрист, медик и профессор. На самом деле, я и Малкольм свободно обходились без Грегори: он часто уезжал куда-то и пропускал уроки.
На уроках нагрузки были невероятными: вам сейчас гораздо проще учиться, чем в 80-х или 90-х. Даже учебники стали легче, а информации в них столько же. Учёбу Пэрриш не очень любил, но островком эмоциональной разгрузки и счастья для него был урок английской литературы. Он всегда с радостью читал и писал, брал дополнительные задания. В такие моменты он был настолько счастлив, насколько человек может быть таковым. Однажды он сказал мне, что хотел бы связать свою жизнь с литературой, но сразу же он понял, что это бредовая идея: отец никогда не разрешит будущему юристу писать «рассказики и стишочки». Но Пэрриша это не волновало, ведь можно же заниматься писательством непрофессионально; к тому же, его отец бы не узнал о хобби сына: родители практически никогда не приезжали. Всё, что происходило в академии, оставалось в академии.