Кто-то дает сдачи
Шрифт:
– И к тому же довольно самоуверенный, а?
– Точно. Послушать его, так идти можно только одним-единственным путем.
– Как это понимать?
– То есть, по его мнению, достичь чего-либо можно только одним способом - тем, который избирает он сам. И если он хочет что-то иметь, берет. По-своему…
Хольмберг нахмурился и поковырял уголок рта.
– И девушек тоже?
Она едва слышно засмеялась.
– Тут ему не надо прилагать особых усилий.
– В самом деле?
– Да. Он привлекателен,
Я что-то не заметил, подумал Улофссон.
– Может, ты имеешь в виду другое - обаяние животной силы?
– предположил Хольмберг.
– Пожалуй… Да, наверное, так и есть.
– И тебя тоже?
– Что «меня тоже»?
– Тянет к нему?
– Как бы не так!
– отрезала Лиса Булин.
– О'кей.- Хольмберг пошел к выходу.
– Что он натворил?
– спросила девушка, когда они уже были у двери.
– Что ты сказала?
– обернулся Улофссон.
– Что он натворил?
– До смерти избил одну женщину.
– О-о…- Она зажала рот рукой.
– Вот так-то.
– Все равно его почему-то очень жалко,- помолчав, сказала Лиса.
– Материнские чувства?
– съехидничал Улофссон, закрывая за собой дверь.
Девушка швырнула им вдогонку туфлю. Но туфля была матерчатая и, легонько ударив по стеклу, мягко упала на пол.
8
Высадив Хольмберга на Юлленкрокс-аллее и направляясь по Дальбюскому шоссе к дому, Улофссон уже не чувствовал усталости.
Наоборот, он отчаянно старался четко представить себе ситуацию, все взаимосвязи этого дела. Ни дать ни взять головоломка, в которой недостает деталей.
– Где же этот чертов преступник?
– громко спросил он себя.- Ну-ка, скажи!
И включил радио.
Пела Эдит Пиаф, и от неподдельной грусти, Звенящей в ее голосе, сжималось сердце.
Голос наполнил собою ночь, слился с нею воедино.
Интересно, о чем она поет?
– подумал Улофссон и пожалел, что не знает французского.
Он и сам был вроде этого голоса в ночи.
Глава девятнадцатая
Пришло и миновало воскресенье.
НП позвонил Хольмбергу узнать, что случилось ночью.
Разговор получился долгий.
Сам Хольмберг позвонил в Роннебю, и мать Бенгта Свенссона подтвердила, что первого и второго мая тот действительно был у нее.
Выйти из тупика… снова взять след…
Наступил вечер. По радио гоняли модные новинки шведской эстрады. Уши вянут - хоть из дому беги.
Черстин не пропускала ни одной из таких передач, даже все повторения слушала по нескольку раз на дню Мартин же эту программу не выносил и называл ее «опиум для немузыкальных».
Но вечер стоял погожий, прохладный, напоенный весной и обещанием чего-то. Вечер, который медленно, неторопливо сменился ночью.
Сегодня, пожалуй, можно будет наконец-то выспаться, с надеждой подумал Хольмберг, укладываясь в постель.
И скоро действительно уснул.
Глава двадцатая
1
В понедельник было почти по-летнему жарко.
Не шелохнет, деревья в зеленом убранстве, магнолии в цвету, газоны уже подстрижены.
Люди с самого утра размякли от зноя и обливались потом.
Видимо, лето будет чудесное.
2
Но ни Мартин Хольмберг, ни Севед Улофссон почти не замечали прекрасной погоды. Только и подумали, что с утра не по сезону жарко, ходишь весь в поту.
Бенгт Турен был еще жив. Так им сказали.
Пульс по-прежнему ровный, и сердце, судя по всему, останавливаться, не намерено. Но вообще-то ему давно полагалось умереть. Врачи сами не понимали, почему он жив.
Попутно Хольмберг поинтересовался, как чувствует себя Удин. Тот уже настолько оправился от операции, что подошел к телефону.
Хольмберг коротко доложил обо всем, что случилось с тех пор, как аппендицит уложил Удина в больницу.
– Да, будь я проклят,- сказал Удин.- Слушай… Он замолчал.
– Да?
– Связь между выстрелами и вакансией достаточно очевидна. Как ты думаешь, может. Инга Йонссон оставила какие-нибудь записи? Вы проверяли?
– Нет,- честно признался Хольмберг.
3
– Будем копать дальше,- сказал Улофссон.
Все трое - Хольмберг, Улофссон и Вестерберг - сидели в кабинете Турена.
– На очереди Стрём,- сообщил Хольмберг.- Вернемся к списку соискателей - другого пути я не вижу. Займемся теперь Стрёмом. Он последний - то есть пятый- из счастливчиков, прошедших третий отсев. Вот его документы.
Он достал папку.
– Он с сорок второго, стало быть, ему тридцать лет. Родился в Несшё, там же кончил школу. Кандидат философией добивался этого явно долго. Особым опытом работы похвастаться не может… Одно лето был репортером, потом работал в каникулы агентом по сбору объявлений для какой-то школьной газеты. В этой справке говорится, что он несколько лет был председателем ученического совета своей школы… потом он был председателем землячества, как Эрн. А это, с точки зрения Фрома, большой козырь, если верить Эрну. Еще он был представителем землячества по связи с прессой, так тут