Кто твой враг
Шрифт:
Эрнст сидел у окна, латал рабочие брюки.
— Может быть, нам все-таки следовало бы сообщить в полицию, — сказал он, не поднимая на нее глаз.
— Ни в коем случае.
— Салли, его нет уже три дня. Подумай, какой у нас шанс найти его?
— Он вернется. Ты за него не беспокойся.
— Может, все-таки лучше…
— Нет, — отрезала она. — О полиции не может быть и речи.
Эрнст задумчиво улыбнулся.
— После Zusammenbruch [137] — капитуляция, — сказал он. — Я торговал
137
Поражение (нем.).
— Как и ты.
— Я думал: по-видимому, было бы лучше, если бы я ушел в день нашего знакомства, когда ты хотела меня выгнать.
— Жалеешь, что не ушел?
— Если не из-за себя, — сказал он, — так из-за тебя и Нормана…
— А я так не думаю.
— Ты в этом уверена?
— Ну в чем можно быть вполне уверенным? Не исключено, что мы стали бы… впрочем, что толку говорить об этом. А ты не думаешь, что порой и я об этом жалею? Но послушай, Эрнст, мы встретились, мы… Словом, что есть, то есть.
— Норман — хороший человек.
— Жалеешь? Ты был счастлив со мной?
— Счастлив во второй раз в жизни, — сказал он.
— А в первый? — с опаской спросила Салли. Ни о какой другой девушке он никогда не упоминал.
— В Jungvolk, — сказал он.
— В гитлерюгенде?
— Каждую среду на вечерних сборах мы пели берущие за душу песни.
Вокруг ночных костров на берегу Нуте [138] , рассказывал Эрнст, нас знакомили с легендами, нравами, обычаями древних германцев, объясняли, чем низшие расы отличаются от нас. Там же ему вручили кинжал с надписью «Кровь и честь».
138
Нуте — небольшая речка в Германии.
— Какой ужас! — вырвалось у Салли.
— Прости.
— Если бы ты не познакомился со мной, — сказала она, — ты никогда не встретился бы с Норманом. И давно бы уже жил-поживал в Америке со своей богатой толстухой.
— Теперь это уже невозможно.
— Вот как, и почему? — Она с нетерпением ждала ответа.
— Да потому что ты вроде как меня… — Он отвернулся. — Никак не подберу слово.
— Ты хочешь сказать, что теперь ты не свободен.
— Нет, нет. Я свободен, свободен впервые в жизни. — Эрнст сел рядом с ней, погладил ее по голове. — Наверное, ты права. Наверное, нам надо бежать.
— Милый, давай убежим. Убежим, прошу тебя. Нас никогда не найдут.
— Что, по-твоему, предпримет Норман? — спросил он.
— Ты боишься?
Он
— Норман не имеет права судить тебя. — Салли привлекла его к себе. — Эрнст, у тебя есть долг и передо мной. Прошу тебя, уедем.
— Хочешь сидеть между двух стульев — не получится.
Салли залилась сердитым румянцем.
— Ты изменился, — сказала она. — Говоришь ну прямо как священник.
Но огорчиться она не огорчилась. Салли не хотела, чтобы Эрнст убежал, не хотела, чтобы он доставил им такую радость. Норман, думала она, Норман, подсказывало ей сердце, понял бы, что это трагическая случайность. И все образовалось бы. Так уже бывало: ты думала, что никогда не научишься делить столбиком или ездить на велосипеде, не верила, что попадешь в Европу, но вот попала же, думала, что на этот раз уж точно забеременела, а оказывалось, это всего-навсего задержка. В конце концов, все образуется. И Норман, когда разберется, все поймет. Это будет непросто. Но когда Норман узнает, что Эрнст, хоть у него и была возможность, не удрал, он проникнется к нему уважением. Норман, он такой.
— Ты, ты тоже изменилась, — сказал Эрнст. — Когда-то тебя потрясло, что я убивал. А теперь ты упрашиваешь меня удрать, чтобы избежать кары.
— Заткнись. Пожалуйста, заткнись.
— То, что я убил Ники, тебя больше не… Теперь это просто помеха, не более того. Но я, — он повысил голос, — я — отребье из гитлерюгенда. Ах вы, прекрасные, высоконравственные люди. Неужели вот этого-то мне и недоставало?
Едва они приехали к Вивиан, Нормана начала бить дрожь.
— Хочешь выпить? — спросила она.
— Я хотел бы лечь.
Она помогла ему раздеться.
— У меня начинается озноб, — сказал он.
Вивиан рывком скинула туфли, стянула через голову платье.
— Прошу вас, — голос у него сел, — помогите мне.
Она прыгнула в постель, притянула его к себе.
— Какой ужас, — сказал он. — Бог мой, какой ужас.
Его пальцы впились ей в спину. Она поморщилась от боли.
— Меня пробирает озноб.
— Ради бога, — сказала она. — Ради бога.
— Я сейчас заплачу.
— Плачьте, — крикнула она, — валяйте.
Его рука машинально потянулась к ее плосковатой груди, Вивиан окаменела. Пожалуйста, не будь грубым, подумала она, ну, пожалуйста.
— Ваше колено, — сказала она.
— Что?
— Колено. Мне больно.
Он отодвинул колено.
— Господи, — сказал он.
Тут его так затрясло, что она еще сильнее прижала его к себе.
— Плачьте, — сказала она. — Валяйте.
Он заплакал. Безудержные рыдания клокотали, раздирали его грудь, он задыхался, дергался, у него тряслись руки, но в конце концов он обмяк, его прошиб пот, голова тяжело придавила ей грудь. Она шептала какие-то утешительные слова, и вскоре он заснул. Во сне он что-то бормотал, но она не разбирала слов. Чуть спустя, бережно переложив голову Нормана на подушку, она выбралась из-под него. Комбинация на ней насквозь промокла, измялась. Можно подумать, мы дрались, подумала она.