Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье
Шрифт:
Когда сели в машину, мать вытащила из сумки термос, полиэтиленовый пакет с бутербродами и сказала, что лёгкий перекус им сейчас совершенно не повредит. Поскольку ведь неизвестно, сколько ещё времени их продержат в исполкоме. Хорошо, если к обеду ордер выпишут, а если – нет? И что им тогда делать, интересно? Голодными ходить?…
Крылов послушно сжевал бутерброд, переложенный половинкой котлеты, запил его сладким чаем из термоса и, подождав чуть-чуть, выдохнул:
– Ты меня прости, мам, но я в этот дом не поеду. Я в Нагатино поеду.
И сразу же отвернулся к окну, чтоб не встречаться
– Паша, ты слышал? Ты слышал, что он сказал?!
Отчим кивнул:
– Так точно.
– Господи, Алёша! Ты хоть представляешь себе, КАКАЯ это квартира? Нет? А нам с папой Семёнова всё очень подробно объяснила… Ты помнишь тот шурум-бурум на улице Чехова, когда многодетные семьи квартиры позахватывали в новом правительственном доме? И как их потом милиция приехала выкидывать, а они программу "Взгляд" вызвали и прогремели на всю страну? А знаешь, чем дело кончилось? Тем, что им эти квартиры подарили, а Горбачёв, чтоб народ не дразнить, распорядился часть правительственного жилфонда передать исполкомам…
– Да я-то тут причём?!
– Ты дослушай, Алёша! Дослушай! Не перебивай маму! Вот этот дом…(Она перегнулась через спинку сиденья и перчаткой протёрла боковое окно рядом с Крыловым…) ещё недавно принадлежал МВД. Они его три года вылизывали, чтоб своих генералов заселить, заключённых сюда на работу возили. А теперь эти квартирки у них – фьюить! – и забрали, и обычным людям отдают. И нам Семёнова сегодня утром говорит: берите, товарищи! Хватайте и не раздумывайте даже! Потому что таких чудес в Москве больше не будет никогда, чтоб рядовым расселенцам генеральские квартирки на блюдечке преподносили. Потому что сегодня у Горбачёва одна придурь в голове, а завтра – уже какая-нибудь другая… А ведь так хочется пожить по-человечески, Алёша! В самом центре, с высокими потолками. Чтоб уж выйти на лоджию и вздохнуть полной грудью. И неужели мы с Пашей себе приличных условий проживания не заработали, а? На старости-то лет?
– А чем вам Кантемировка не угодила?
– Да что ж там хорошего, Алёша? Новостройка обычная. Потолки два семьдесят, балкончик с гулькин нос. Рядом с домом ещё три котлована роются. Везде заборы сплошные да грязюка непролазная, как в глухой деревне… Да бог с нами, Алёша! Речь-то даже не о нас! Мы-то с Пашей если ещё лет десять протянем – и ладно, и достаточно. Мы ведь сейчас за вас с Витькой бьёмся, за ваши интересы! Чтобы вы нас потом добрым словом помянули, когда у самих семьи появятся… Ты скажи, Алёша: разве тебе тут плохо будет? Разве плохо? В таких-то хоромах?! Когда своя комната изолированная и санузел под боком? Живи да радуйся, господи! Хочешь музыку послушать – пожалуйста, слушай. Хочешь друзей или девушку привести – пожалуйста, веди. Мы с папой препятствовать не станем. Наоборот: уйдём в свою комнату, дверь прикроем и будем телевизор смотреть… А в мае, Алёша – вообще раздолье! Сядем мы с Пашей на машину, прицеп прицепим – и до осени в деревню отчалим. Будем там для вас картошечку выращивать и варенье варить. А вы здесь с Виктором будете – полновластные хозяева…
Крылов вдруг представил себе – ярко, как в фотовспышке: длинный коридор, заставленный мешками с картошкой, а между ними – пробирающуюся
– Нереально, мам. В принципе.
– О, господи! Да что ж тут нереального, Алёша?!
– Да всё.
– А именно?
Он набрал в лёгкие побольше воздуха:
– Ну, в общем… так. Вчера я принял своё окончательное решение и менять его не собираюсь. И любые. Дальнейшие. Разговоры. На эту. Тему. Считаю. Совершенно. Бессмысленными.
Губы матери внезапно затряслись, а по её щекам прозмеились две дорожки, тёмные от туши. Крылов оторопел: он ещё ни разу в жизни не видел мать плачущей! Возмущённой – да, расстроенной – сколько угодно. Но чтоб вот так – с трясущимися от обиды губами и слезами на щеках…Отчим завёл мотор и мешковато приобнял её за плечи:
– Ну всё, Галь. Всё. Хватит. Успокойся. Видишь, как он к нам настроен: даже разговаривать не желает… Думает, что раз мы пенсионеры – можно уже и не считаться. Можно ордерок схватить – и ауфидерзеен. И позабыть сразу, кто мы такие есть и что хорошего для него в жизни сделали. Хотя я бы, Алексей, на твоём месте близкими не разбрасывался. Мало ли, как жизнь повернётся. Может, и пригодимся ещё…
– Кто разбрасывается? Я разбрасываюсь?!
– Конечно! Всё делаешь, чтобы нас с матерью чёрт-те куда выпихнуть. На окраину, в бетонные клетушки без телефона. А тебе известно, кстати, что пожилым это противопоказано? И что если человек всю жизнь прожил в кирпичном доме, а его потом в панельный засунуть – он там болеть и загибаться начнёт? Об этом даже "Аргументы и факты" писали…
– Я тоже, между прочим, не в Кремль переезжаю. И телефон мне светит исключительно в порядке общей очереди…
– Ты – молодой человек! Здоровый и полный сил! А у нас с матерью… Эх, ладно. Чёрт с тобой. Делай, как знаешь. Я препираться не намерен. Я только одного требую: чтобы ты нас сейчас до конца дослушал и не жаловался потом, что мы тебя плохо проинформировали…Так вот, Алексей: есть два пути решения нашего квартирного вопроса. Путь первый: ты плюёшь на наше мнение и уезжаешь в Нагатино, как уже собрался. Ну, а мы – куда ж деваться? – отбываем на Кантемировку. Живём там, мучаемся, грязь месим. Ну, а годика через два нам Виктор заявляет: а не пора ли разменивать квартирку, уважаемые родители? Поскольку желаю, так сказать, по примеру старшего брата жить отдельно и независимо… Имеет право, как считаешь?
– Имеет.
– Так точно, имеет! И мы с матерью, естественно, начнём варианты подыскивать, чтобы разъехаться… (Отчим свободной рукой достал из кармана упаковку валидола и, выколупнув таблетку, протянул матери…) И максимум, что мы сумеем в итоге выменять – это две однокомнатные в тех же новостройках. Максимум! Я бюллетени по обмену смотрел, ситуацией владею. И выходит фактически, что мы с матерью даже по отдельной комнате себе к старости не наработали, после всех наших трудов и усилий. Справедливо это, как считаешь? По-людски?