Кто в тереме?
Шрифт:
Лида сразу после декретного отпуска пошла работать на швейную фабрику, оставив Оксанку на попечение свекрови. При том, что работа была в две смены, при куче домашних дел и маленьком ребенке, она не переставала много читать, любила познавательные телепрограммы. У Лени все интересы – рыбалка да карты-домино с мужиками на лавочке.
Она стала его стесняться, если изредка приходилось выбираться в кино или – силы небесные! – в театр! Но самое тяжкое – физиологическая сторона ее семейной жизни. Очень скоро муж стал ей неприятен, а приближающаяся
Лида стала постепенно сгибаться и скукоживаться, как когда-то ее мать, хотя, по меркам матери, она жила – как сыр в масле каталась. Леня драчуном не был по характеру, да и Лида, придя к нему в дом, предупредила крайне серьезно: тронешь пальцем – уйду. Но в силу мягкотелости и инертности характера, она ничего не предпринимала, чтобы как-то изменить жизнь. Как ее изменить?! Оксанка любит отца, он в ней души не чает, хозяин, заботливый… Люди ее не поймут, скажут, с жиру бесится. Так и прожили тридцать лет без малого.
Ах, да. Гарик. Было ей 38, когда случилось заболеть – воспалился аппендикс. На вызов приехала бригада Игоря Юрьевича. Он был за врача. Изнемогающей от боли Лиде показалось, что боль отступила, как только он вошел в комнату. Длинными тонкими пальцами он не помял – нежно погладил ей живот, положил прохладную ладонь на лоб – и Лиде стало лучше, показалось – и боль уменьшилась.
– Несите носилки, – сказал медсестре. – Водителя зови, поможет вынести.
– Может, не надо?.. – пискнула Лида. – Кажется, мне получше стало…
– Правда, может, обойдется? – присоединился Леня.
Доктор ласково Лиде улыбнулся:
– Сегодня я здесь за главного!
А Лене сказал:
– Вы что, мечтаете стать поскорее вдовцом? Имея такую красавицу-жену?
Леня залопотал что-то оскорбленно, но доктор его прервал.
– Давайте переложим на носилки. Поможете вынести. И соберите необходимые для больницы вещи.
Ее очень своевременно прооперировали, мог случиться перитонит. И больше Лиде с красивым доктором встречаться не приходилось, но светлый его образ остался в ее душе навечно.
Постепенно из знакомых медицинских и околомедицинских артюховских кругов Лиде удалось узнать фамилию доктора, а имя она уже знала – его коллеги из бригады обращались к нему тогда. Потрясающие имя и фамилия: грассирующие, на французский манер, тягучие, как зрелый мед, от обилия гласных. Музыка небесных сфер!
В случайном разговоре с медсестрой, работавшей в медицинском кабинете их швейной фабрики, Лида узнала, что живет он на улице Пожарского. Медсестра Оля, как бывшая однокурсница, побывала у него в гостях однажды, после встречи выпускников (по ее версии). От Оли же, в другом разговоре, Лида узнала про репутацию Игоря Юрьевича – несусветного бабника.
Она не разочаровалась, образу доктора это только добавило шарма. В своих расспросах Лида вела себя крайне осторожно, была всегда начеку, как сапер на минном поле: не дай бог, кто-то что-то заподозрит.
Ее помешательство дошло до того, что она стала возвращаться с работы другой дорогой. Лида делала изрядный крюк, чтобы всего лишь пересечь улицу Пожарского, в надежде совершенно случайно столкнуться с Игорем Юрьевичем и поздороваться с ним, а на его удивленное «мы знакомы?» напомнить тот давний вызов к ней. Судьба не посылала ей встречи, а организовать встречу самой Лиде и в голову не приходило.
С годами острота эмоций притупилась, но тут у мужа прихватило сердце. Гарик, которого уже и «не ждали», на излете своей карьеры прибыл на вызов. Уже прилично помятый жизнью, уже не столь неотразимый, но он вошел – и у Лиды оборвалось сердце.
В третий раз судьба свела их на «бирже». Похоронив мужа (инфаркт, негаданный-нежданный), Лида пришла нанять какого-нибудь мужичка, чтобы спилил и выкорчевал старую сливу, толку от которой уже не было никакого. Осуществлять эту акцию выпало Гарику, хотя Лида понимала, что для него это будет весьма затруднительно – он был очень худ и выглядел нездоровым. Можно было для такой работы выбрать и покрепче мужика.
Гарик ее не вспомнил. Сначала она его покормила, налив стопочку для аппетиту, потом повела показывать свое ухоженное хозяйство и предстоящий объем работ. Это отняло довольно много времени, но позволило им пообщаться и обрести друг в друге родственную душу. Оба были приятно удивлены совпадением вкусов и интересов.
Там и обед подоспел. Лида за компанию тоже выпила пару рюмок. Гарик, окосевший не столько от выпитого, сколько от сытной еды, да еще и начинавший грипповать, совсем осоловел, но перья распушить он умел в любом состоянии. Лида имела случай убедиться, что сердце ее не обманывало.
Гарик проснулся от аромата куриного бульона, в белоснежной постели. Как он в ней оказался, он помнил смутно, буквально отключился. Не помнил он и последующих событий. (Собственно, «последующих событий» и не было, не тот у Лиды был характер). Из предыдущих событий последнее, что помнил – вечернее чаепитие.
Когда он, томясь, заикнулся о выполнении своих трудовых обязанностей, хозяйка всполошилась:
– Куда? С температурой-то! Пусть растет! Может, еще будет от нее какой толк этим летом, еще разок варенье сварю.
* * *
В реанимации Гарика продержали почти неделю. Потом ему стало лучше, а больничный конвейер работал безостановочно: привезли свеженького, с тяжелой травмой. Гарика перевели в послеоперационную палату на четверых.
Лида была при муже безотлучно, спала на стуле, головой опираясь на спинку его койки. Свободных коек в палате не было. Она протирала полы в палате вместо санитарки («не в службу, а в дружбу!»), совала сотки и пятисотки в карманы белых халатов, согласно ранжиру, на время обходов испарялась. Лишь бы не гнали!