Кто я для себя
Шрифт:
– Да, могла. Садись. Хочешь чего-нибудь освежающего? Чай, кофе…
– Что проще.
Он сел, Весна вышла в кухню и вернулась оттуда с двумя чашками чая.
– Зверобой, тысячелистник и мята, — продекламировала она. — Так я начинаю каждое утро. Тебе понравится, на улице мороз. Ты, похоже, с дороги, тащишь чемодан.
– Точно так, с вокзала. Там все по-прежнему…
– Приди ты позже на полчаса-час, то меня бы не застал. Я записалась к зубному, но сегодня мне как-то никуда не хочется, и вот причина не пойти, сообщу, что не приду.
– Из-за меня не стоит, я только проездом, захотелось увидеть тебя, просто так…
–
– А я тебя — сразу. Думаю…
– Что ты думаешь?
– Думаю, что я узнал бы тебя где угодно.
– Ну, кто знает… Я знакомлюсь с кем-нибудь, наговорюсь от души… А через месяц или два, когда мы где-нибудь еще раз встретимся, готова сквозь землю провалиться от стыда, что не могу вспомнить, откуда я его знаю, а особенно оттого, что не запомнила его имя.
– Это со всеми случается. И со мной. Знаешь, а тебя я запомнил.
– Знаю. И я тебя запомнила. И вспоминала тебя, долго, годами после того, как ты исчез. Не сказав ни слова. Так и жизнь прошла.
– Прошла. Да.
– Куда ты пропал, вот так, бах, и нет тебя? Знаешь, я твою маму навещала до самой ее смерти, хотя давно была замужем и дочку родила. Она на работе, эта малышка — ее, живем вместе, втроем.
– А мужчины в доме нет?
– Нет. Мой муж умер пять лет назад. Он хороший был человек, а дочка развелась. Жаль, смотрю на нее каждый день, сейчас у нее лучшие годы — и одна. Поскольку я была замужем, то замужем была, говорит…
– Как моя мама.
– Точно. Ты не ответил мне, куда ты подевался.
– В Канаду, помнишь…
— Более чем. И знай, я поняла, почему ты уехал, но так тебя и не простила за то, что ты не дал о себе знать.
— Я хотел. И почти это сделал. Почти. Сегодня, завтра. Но потом я подумал, что стану им мученьем, достаточно им того безумия, в которое мы все впали, вы бы обе страдали — жив ли я или мертв. Если я жив, от того, что не с вами, если мертв, от того, что меня больше нет. Так и пошло, год за годом, зима за зимой, она там длится пять-шесть месяцев, и потихоньку ты становишься кем-то другим, погружаясь в новые будни. Поначалу ты словно потерян, а потом все становится более естественным и обычным, незаметно вещи обретают свое место, человек привыкает, и тогда небо, под которым он оказался, становится его небом.
– Разумеется… По-другому не бывает, нигде, где бы мы ни были.
– А ты, что у тебя?
– Совсем другая история. Не знаю, ждала ли я еще чего-то, когда ты уехал. Наверное, ждала или не ждала, не знаю, не помню. Такого состояния в реальности нет, в реальности шла жизнь, как и у всех других, в реальности была война, и нищета, полное безумие, голое выживание, поиски покоя в семье, только здесь он еще и оставался, в какой-то мере. Но то, что ты носишь в себе, остается неизменным, внутри, навсегда. Оно похоже на пустое место, но это не пустое место. Кого-то нет, но он здесь, постоянно здесь. Посмотришь на себя утром в зеркало, он здесь. Едешь в автобусе, он здесь, ты увидишь его на следующей остановке, как выходит и как входит, Даже когда занимаешься любовью с кем-то другим, и я знаю, что не погрешу против правды, когда так говорю, просто это так, этот кто-то здесь. Постоянно здесь, появляясь в твоих мыслях, когда ему заблагорассудится. А вне этого идет жизнь, какая есть, не лучше и не хуже чем у остальных. Жизнь, понимаешь…
Павле кивнул головой, как будто кто-то
– Ты здесь надолго?
– Нет. Возвращаюсь сегодня вечером, поездом до Франкфурта, через все эти маленькие, тоскливые страны, а потом самолетом до Калгари. Потом еще один местный перелет, и я дома.
– У тебя есть кто-нибудь?
— Больше нет.
– Я не хочу тебя об этом спрашивать.
– А если бы ты меня спросила, рассказывать особо нечего. Один город, другой город, одна работа, другая работа, одна жена, другая жена, разве что там я привык к просторам, здесь столько лет спустя все выглядит каким-то миниатюрным. Кроме Дуная.
— И это везде так. Мир сжимается, в мыслях. То, что когда-то казалось нам большим…
— Становится маленьким. Хотя, должен тебе сказать, я с трудом хоть что-то узнал в Белграде, только вокруг вокзала, и почтамт, и дальше, в сторону Славии, на…
– Неманиной…
— Да, Неманиной. Хорошо, что название не поменяли. Видишь, это я помню, туда ходили трамваи…
– И теперь ходят.
– Но это за рекой — совсем не узнал. Незнакомый город.
– Новый Белград. Строительный бум. До войны еще тяк-сяк, а потом — не спрашивай. Я сама теряюсь в этих новых кварталах, строение такое-то, подъезд такой-то, линия такая и такая, кто в этом может разобраться, а мне и ни к чему, в Земуне у меня все в двух шагах.
– Может, все-таки позвонишь зубному, что придешь?
– Думаешь?
– У тебя еще достаточно времени. Я не хотел бы тебя задерживать. Явился без предупреждения, и так достаточно. Даже чересчур.
– Ты так считаешь?
– А ты?
— Не знаю, что и сказать. Да я ничего такого и не имела в виду. Только когда это пройдет, и я смогу взглянуть на все со стороны, пойму, что со мной случилось.
– Да, именно так, я бы не…
– Мы подумали об одном и том же. Хотя, как говорит одна моя подруга: я знаю, что тяжелые моменты разбивают меня на куски, после них никак не могу собрать себя заново, но я бы ни на что на свете их не променяла.
– Да, они слишком тяжелые, но интенсивные, чувствуешь жизнь…
– Это немало, быть живым.
Опять она произнесла его слова. Наверное, поэтому он и любил когда-то Весну Телбан. Она угадывала его мысли. Не единственная причина, но весьма веская. Да, именно так, веская.
– Хорошо, как скажешь. Только после всего сказанного я бы тебя кое о чем попросила.
– О чем?.
– Ничего особенного. Я бы хотела, чтобы ты иногда давал о себе знать. Когда захочешь. Без каких-либо обязательств, только чтоб я знала, где ты, как ты, жив ли, что делаешь. Вот так. И только.