Куб со стертыми гранями
Шрифт:
Когда Мату-Гросу, где еще недавно проживали пятьсот тридцать тысяч человек, окончательно опустел, и началась автоматическая инициация вакуумных зарядов, заложенных в разных концах городка-смертника, за пятьдесят восемь секунд до взрыва, откуда ни возьмись, на центральной площади появился автобус, не спеша кативший по мостовой. И во всю ширину его корпуса красовалась надпись крупными буквами: “ПЕРЕВОЗКА ЛЮДЕЙ”.
Люди за пультами управления взрывными устройствами могли лишь ругаться на разных языках, кусать локти и рвать на себе волосы. Останавливать инициацию на последней
И тогда один из хардеров, стоявших в оцеплении вокруг Мату-Гросу, которого звали Жегар, забрался в кабину джампера и бросил его со страшным ускорением одним длинным и точным прыжком к странному автобусу. Ему удалось закрепить на корпусе машины присоски грузовых магнитов и оторвать автобус от земли, но джампер тут же стал терять высоту, и, Жегар понял, что мощности его турбин не хватает, чтобы перепрыгнуть через городские постройки вместе с автобусом, и что каждый килограмм лишнего веса имеет значение…
Поэтому хардер включил автопилот, а сам выпрыгнул из кабины, и джампер пересек границу опасной зоны ровно за секунду до взрыва. А искейпов у хардеров тогда еще не было…
Автобус оказался все-таки пустым, кто-то просто забыл выключить в нем автомат-кондуктор, но самое скверное в этой истории заключалось в другом. Буквально на следующий день во Всемирной Сети и в средствах массовой информации по всей Земле развернулась ожесточенная дискуссия на тему: стоило ли хардеру жертвовать собой, если вероятность того, что в автобусе находились люди, была равна почти нулю? И слишком многие посчитали, что — нет, не стоило…
И вот, когда я, наверное, уже в десятый раз наблюдаю за тем, как из кабины джампера с высоты четвертого этажа падает на жесткий металлопласт фигура в комбинезоне защитного цвета, меня кто-то окликает сзади.
Он выглядит совсем мальчишкой, и светлые длинные волосы его перехвачены на лбу широкой белой лентой, а длинные худые пальцы испачканы чем-то фиолетовым, и поэтому он похож на школьника-неряху. Впрочем, глаза у него почему-то полны немого отчаяния и боли, и это сразу прибавляет ему лет десять…
— Вы — Лигум? — спрашивает он, и когда я подтверждаю его предположение кивком, представляется: — А меня зовут Портур…
— Слушаю вас, Портур, — отвечаю я, поворачиваясь спиной к голо-раме.
— Это вы занимаетесь лайнером “Этернель”? — напрямую осведомляется хардер Портур. Своей нетерпеливой прямотой он еще больше походит на мальчишку. Интересно, сколько все-таки ему лет? Двадцать пять? Или сорок три? Может быть, именно про таких говорят — “человек неопределенного возраста”?..
— Что значит — занимаюсь? — притворно удивляюсь я. — Насколько мне известно, лайнера с таким названием больше не существует в природе. А могу я узнать, коллега, чем вызван ваш интерес к моим проблемам?
Он опускает голову.
— Возможно,
— Откуда вы знаете, кого я разыскиваю? — стараясь говорить как можно мягче, спрашиваю я.
— Так… дошли кое-какие сведения… от кого-то из наших…
— Ну, допустим… И чем же вы могли бы мне помочь?
Портур поднимает голову и с вызовом смотрит мне в глаза.
— Я могу рассказать вам, как погиб “Этернель”, — сообщает он. — Потому что я был на нем в момент взрыва…
Только теперь я догадываюсь, чем испачканы его пальцы. Так называемый “регенератор”, заживляющий ожоги раствор. Вполне возможно, что одними руками он не отделался и что под одеждой у него еще больше фиолетовых пятен на коже.
— И как же вы туда попали? Ведь в списке пассажиров…
— Всё правильно, в списках меня не было. Я сам дал указание комп-регистраторам стереть всякие упоминания обо мне из своей памяти.
— Но зачем? — не понимаю я.
— Вы что — не понимаете? — усмехается он с вызовом. — Корабль взорвался, и погибли люди, много людей, а я… я, как видите, остался жив!..
Я уже все понял, но мне всё еще не хочется верить в правильность своих догадок. Мне хочется, чтобы это была нелепая, глупая случайность, и чтобы он развеял мои подозрения, потому что, если они окажутся справедливыми, это будет все равно что выстрел в упор, только еще больнее и предательски, ведь мы, хардеры, привыкли к тому, что в нас могут выстрелить, но мы не можем допустить и мысли о том, что кто-то из нас может оказаться трусом или сволочью…
— Нет-нет, — опять усмехается он, — я не струсил и не посчитал ниже своего достоинства спасать тех людей… Дело совсем в другом, и я даже не знаю, поймете ли вы — в чем именно…
Мы стоим с ним посреди пустого зала, но ни ему, ни мне и в голову не приходит, что можно выйти из музея в холл, где имеется много удобных кресел, и продолжать разговор сидя. Во время таких разговоров забываешь обо всем.
— Понимаете, Лигум, — продолжает Портур, — я… я растерялся. “Этернель” обратился в облако раскаленного газа за считанные доли секунды, но аварийная ситуация длилась достаточно долго, чтобы можно было попытаться что-нибудь сделать. Целых четыре с половиной секунды…
— Откуда вам это известно? — перебиваю его я.
— Экипаж лайнера успел объявить пассажирам по бортовому селектору, что в двигателе возникла опасная проблема. А потом грянул взрыв… Я израсходовал несколько первых “риплеев” на то, чтобы добраться до пилотного отсека…
“Риплей” на нашем жаргоне означает тот промежуток времени, который хардер вынужден проживать дважды, трижды, сотню раз, чтобы вновь и вновь пытаться избежать своей смерти, от которой его отшвыривает назад в прошлое искейп.
— У меня было всего двадцать секунд, — продолжает Портур. — И я так и не смог ничего поделать, чтобы спасти весь корабль. Мне лишь удалось выяснить, что неисправность очень серьезная и что шансов избежать взрыва практически нет… И вот тогда я встал в тупик.