Кубок Брэдбери-2022
Шрифт:
– Гражданка Евлалия Скреж?
– Доброе утро, старшина. Чем я могу вам помочь?
Он выбросил вперёд руку с зажатым в ней тубусом.
– Понятно, срочно, – Евлалия взяла тубус и с напускным равнодушием сломала сургучную печать с эмблемой УЧС.
Внутри лежал набранный на печатной машинке приказ. Пробежав его взглядом, Евлалия на пару секунд прикрыла веки. Плохое предчувствие подтвердилось.
Она вернула приказ в тубус, а тот убрала в карман. Cтаршина смотрел перед собой, точно бездушный автомат.
– Мне нужно пятнадцать минут. Подождите снаружи.
Он
– Опять? – осторожно спросила она.
– Снова, – подтвердила Евлалия. – Собери мне завтрак с собой, пожалуйста.
Ровно через пятнадцать минут Евлалия вышла на улицу. Cтаршина, ради интереса следивший за временем по карманному измерителю, невольно поёжился. Товарищи не соврали. Говорили, что гражданка Евлалия Скреж очень странная: не носит часы, но чувствует время с точностью до секунды.
Старшина отвёз Евлалию в аэропорт. Она выбралась из пассажирской коляски мехоцикла, одёрнула пальто, достала свой саквояж и уверенно направилась к причальной мачте в стороне от пассажирского терминала.
На её вершине, как флюгер, вращался небольшой дирижабль, уперев нос в стыковочное гнездо. На тёмно-синем баллоне алел знакомый уродливый змей, силившийся избавиться от копья в груди. Евлалия не любила эмблему Управления чрезвычайных ситуаций, как, впрочем, и герб Новой Бравии, отличавшийся лишь геометрической окантовкой омерзительной сцены. Поверженный дракон олицетворял победу новобравийцев над императором, но она видела в нём и кое-что ещё, кое-что глубоко личное, – гибель аниматонов как вида. Коллеги из соседних стран уговаривали её переехать, работать с ними… Только старое волшебство умирало везде, несмотря на любые попытки его сохранить. Евлалия не хотела продлять агонию.
Старшина нагнал её, но саквояж понести не предложил. Не то чтобы Евлалия в этом нуждалась – она взяла багаж в левую руку, очень сильную, в отличие от правой, – однако прежние традиции ей нравились. Старых бравийцев воспитывали, что помочь женщине – обычное дело. В Новой Бравии граждане считались во всём равными.
Тёплый сентябрьский ветер раздувал полы длинного пальто, норовил стянуть с головы платок. Евлалия придержала его свободной рукой и улыбнулась топтавшемуся у лифта причальной мачты лётчику с ухоженной бородкой. Не ожидала она увидеть Дениса Игоревича во второй раз… Видимо, не соврал, что отчаянный неудачник во всём, кроме полётов.
– Гражданка ваша, – отчитался старшина и поспешил обратно к мехоциклу.
Евлалия не проводила его и краем взгляда.
– Снова вытянули короткую соломинку? – спросила она у лётчика вместо приветствия.
Тот фыркнул, перехватил у неё саквояж и шагнул в лифт.
– Сам вызвался.
– Вы смелый или отчаянный? – насмешливо поинтересовалась Евлалия.
– Очень рад вас видеть, Евлалия Рихардовна.
– И я – вас, Денис Игоревич.
Она зашла следом и убрала руки в карманы пальто. Лётчик закрыл дверь, нажал на кнопку, и лифт, полязгивая, пополз к стыковочному узлу на вершине мачты. Лётчик опять фыркнул в усы:
– Не
– Ответственный, значит, – цокнув языком, резюмировала Евлалия.
За ажурными стенами кабины аэропорт, столица, окрестные деревни, поля и сады превращались в точки, линии и квадраты, усыпанные пёстрым бисером осени. Они становились меньше, меньше… Усиливался ветер. Выдохнув облачко пара, Евлалия озорно на него подула. Это с детства поднимало ей настроение. Денис Игоревич по-доброму хмыкнул.
– Где теперь? – спросила Евлалия.
– На Керакском перевале. Сошёл сель, а там, ну, знаете, был до революции…
– Аванпост? Да.
Она неожиданно нахмурилась:
– Неужели?.. Невозможно!
– Да нет… Видимо, из-под завала выбраться не мог, а тут вылез и устроил всем… Ух! Крылатую мать! – лётчик мотнул головой. – Местные сунулись разбираться, гонору-то много, знаете… «Да чего с запросами столичным возиться? Сами с усами!..»
– Много полегло? – уняв бешеный стук сердца, сдержанно уточнила Евлалия.
– Двадцать… – сокрушенно вздохнул Денис Игоревич.
Лифт остановился перед маленькой площадкой. На неё спускался с дирижабля трап со слегка ходившими под ветром поручнями-канатами. В иллюминаторах гондолы мелькали готовившиеся к вылету чрезвычайники. Под ней – механические клешни держали уже знакомый Евлалии по прошлому путешествию белый арлион Дениса Игоревича. Отпустят, и махолёт нырнёт в небо, распахнув крылья.
Евлалия поднялась на трап.
– В толк не возьму, как император с подобными чудищами-то новобравийцам уступил… – поскрёб затылок Денис Игоревич. – Ладно б мелочь, что в прошлый раз, но этот гигант…
– Никакой тайны. Керакский аванпост поставили от неспокойных соседей. Новобравийцы, как только начались революционные денёчки, заложили на склоне динамит. Похоронило и императорскую гвардию, и посёлок, – Евлалия посмотрела на лётчика через плечо. – В свежих учебниках написано «обвал», а не «массовое убийство». Раньше воевали по старинке, по правилам; теперь – максимально эффективно.
– Вы бы полегче с высказываниями, Евлалия Рихардовна… – крякнул Денис Игоревич.
Она сверкнула глазами и замолчала; разнервничалась – отсюда и резкость.
Изнутри гондола напоминала пустой чан: казалось, ударь по переборке – зазвенит гулко, мощно, как церковный колокол. Пахло машинной смазкой и металлом. Под ногами валялись бухты тросов – приходилось их огибать. Мимо Евлалии протиснулся к двери, чтобы убрать трап, чрезвычайник. Из рубки вышел капитан, смерил её хмурым взглядом:
– Прошу на борт, гражданка Скреж, – буркнул явно для порядка и добавил для Дениса Игоревича: – На место прибудем завтра утром, товарищ лейтенант.
– Ясненько, товарищ капитан, – лётчик легонько сжал плечо Евлалии. – Идёмте, гражданка Скреж, каюта там же. Машины-то теперь стандартные, знаете…
«Стандартные», – повторила про себя Евлалия, входя в узкое помещение метр сорок на два с откидным столиком у круглого иллюминатора. Императорский шик дирижаблей, портьеры с кистями и обитые бархатом сиденья исчезали в прошлом, как и аниматоны.