Кубок лунника
Шрифт:
– Ба, Малика Вейн, – повторил мечтательно Генрих и откинулся на спинку мягкого кресла.
– Приятно тебя повидать, Генрих.
– Ну что же ты, присаживайся, не стой, как чужая!
Малика огляделась в поисках стула. Таковой нашелся у стены, она быстро подвинула его к столу и села. Господин Уэлш сложил ладони домиком.
– Ну, рассказывай, Малика, рассказывай. Вот уж где не ожидал тебя увидеть, так это здесь!
Она усмехнулась. Наблюдать за Генрихом было приятно, несколько лет службы в ведомстве пошли ему на пользу. В Академии он был худеньким и нескладным пареньком с
– Что рассказывать? – она пожала плечами, – вы же сами прислали это уведомление. Уж ты-то должен знать, что в нем.
– О, Всеблагий! – Генрих состроил мученическую рожицу и подкатил глаза, – неужели ты думаешь, что именно я пишу все эти уведомления? Да я понятия не имею, кому их рассылают. Вот, к слову, твое…
Он быстро пробежал взглядом по строкам, и от Малики не ускользнуло, как как по холеному лицу скользнула тень.
– Та-ак, – медленно произнес Уэлш, – теперь вижу. Моя одногруппница впуталась в очень неприятную историю. У меня лежат инструкции на твой счет, и, честное слово, мне будет крайне неприятно претворить их в жизнь. Ну, ну, не пугайся ты так… Скажи лучше вот что: ты замужем?
Малика передернула плечами. Под ребрами все собралось в комок, слюна обрела привкус ржавого железа. К чему эти дурацкие вопросы? Уж лучше бы сразу рубил с плеча…
– Ты спрашиваешь странные вещи, Генрих, – тихо сказала она, – тебе ли не знать, что ни один нормальный мужчина не свяжется с ведьмой. Так что я по-прежнему свободна как ветер.
– Плохо, – Генрих искренне вздохнул, – но с другой стороны, хорошо, что все так… складывается.
– Я не понимаю, – она почувствовала, что еще немного, и начнет задыхаться. Уютный с виду кабинет начинал казаться каменным мешком для смертников, – зачем я здесь, Генрих? И почему… почему оказался в тюрьме лунник из Блюменса?
Тут же последовал совершенно неприличный, но вполне закономерный вопрос:
– Что у тебя с ним, Малика?
– Ничего, – выдохнула ведьма, – почему ты спрашиваешь? Что происходит?!!
Он медленно поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, не глядя в сторону замершей ведьмы. Холеный мужчина без изъяна, приятно посмотреть.
«Всеблагий, неужели именно он принесет в мою жизнь зло?»
Дурное предчувствие сковало ее, не давая шевельнуться.
Генрих остановился против, постоял, перекатываясь с носка на пятку, затем вернулся за стол.
– Мда, неприятная ситуация получается. В общем, теперь я скажу тебе то, что должен сказать, Малика. И не вини меня в том, что услышишь, я только передаю тебе то, что должен, понимаешь?
– Я готова, – ведьма горестно покачала головой, – слушаю вас, господин Уэлш.
Черная прядь упала ему на глаза, он быстро провел рукой по волосам. Да, перед ней сидел все тот же Генрих Уэлш, который никогда не желал ей, Малике зла. Он и сейчас был бы рад увильнуть от тяжкой обязанности – но не мог. Чиновничье кресло держало крепко в обманчиво-мягких объятиях.
– Мне неприятно, что именно
– Меня?!!
– Не перебивай, дослушай, – Уэлш махнул рукой, – мы провели небольшое расследование, которое показало, что Малика Вейн обладает некоторым набором полезных для нашей работы качеств. Во-первых, это нездоровая тяга совать нос туда, куда не следует. Во-вторых, это наличие некоторой способности логически мыслить. Ну, и в-третьих, госпожа Вейн очень лихо разделалась с призраком седьмого уровня силы. Ты понимаешь, что это значит, Малика? Тебе придется работать агентом по борьбе с нелюдью…
– Меня бы вполне устроила работа в Академии, – растерянно обронила ведьма, – я не хочу… агентом, Уэлш. Я же только… у меня специализация – призраки. Нелюдь – это уже чересчур, у меня нет таких способностей.
– Твои способности будут скорректированы в соответствии с нашими целями, – холодно промолвил Генрих, – и у тебя, к сожалению, нет выбора. Это все, что я должен был сказать, госпожа Вейн.
– Ты ошибаешься, Генрих, – проворчала ведьма, – выбор всегда есть. Я не буду работать этим… как его… агентом. Я хочу остаться в Академии, чтобы учить будущих ведьмаков справляться с этой вашей нелюдью. И я… останусь там, где хочу, уж прости.
Она решительно поднялась со стула и направилась к двери. Йоргг, давненько госпожа Вейн не была так зла! Да что они, в конце концов, о себе возомнили?!! Она – не кукла, не марионетка. У нее есть право самой вершить собственную судьбу.
– Малика, – тревожно прозвучало за спиной, – ты кое-что забыла.
Ведьма быстро обернулась – Генрих сидел за столом с совершенно несчастным видом.
– Прости, что я это делаю, – быстро сказал он, – но те, кто тобой заинтересовался, подозревали о твоем решении. Если ты согласишься, Малика, лунника отпустят на все четыре стороны.
– А, вот как! – она быстро вернулась к столу, уперлась в столешницу ладонями, – а если я все же откажусь? Какое мне дело до лунного лорда, Генрих? Он мне никто. Не родня, не возлюбленный. Можно сказать, пустое место. Почему они полагают, будто я пекусь о здравии графа Рутто?
Генрих тоже привстал, и его лицо оказалось совсем близко к ее. Малика ощутила на щеках мятный холодок дыхания Уэлша – он по-прежнему любил мятные пастилки.
– Ты ведь знаешь, что такое праженская тюрьма? – прошептал он скороговоркой, – извини, но мне придется тебе это показать.
Руки Генриха взмыли вверх, замерли на уровне груди – и между ладонями как будто расцвел водяной цветок. Брызги слились воедино, образуя шар, вода стремительно помутнела, потемнела, окрасилась чернилами… И Малика, затаив дыхание, все же глянула туда. Заклятье «водяного ока» не лжет, никогда не лжет.