Кучум
Шрифт:
Ехали остаток дня. Заночевали на опушке леса. Лишь достигнув на другой день небольшого селения, Мухамед-Кул решил остановиться на несколько дней, чтоб дать передышку нукерам, подлечить раненых.
— Тут рядом живут мои родичи, — сообщил ему Янбакты. — Если позволишь, то я навещу их.
— Поезжай, — не поднимая головы, отозвался Мухамед-Кул. — Возвращайся побыстрей…
Через два дня сотник вернулся вместе с младшим братом, которого звали Сенбахты. Тот привез освежеванного барана на плов, сыр, свежий хлеб и с поклоном положил все это
— Угощайтесь, пожалуйста, а мне домой надо, — не глядя в глаза, проговорил он.
— Разве ты с нами не останешься? — удивился Янбакты.
— Нет, пообещал матери дома быть засветло, — отвечал тот и, даже не дав передохнуть коню, уехал.
Янбакты спал в шатре, рядом с Мухамед-Кула, когда рано утром услышал приглушенный крик. Он схватил саблю, выскочил наружу и наткнулся на бородатого казака с пищалью в руках.
— Стой! — крикнул тот, но сотник пригнулся и отпрыгнул в сторону. То что он увидел, поразило его и он чуть не выронил саблю из рук. Вокруг их лагеря стояла плотная цепь казаков, а перед ними сидели на снегу безоружные нукеры со связанными руками. Навстречу к нему шел младший брат, широко улыбаясь.
— Положи саблю, — предложил он. — Русские хорошо приняли меня и пообещали подарить тебе жизнь.
— Как ты мог? Брат! — вскрикнул Янбакты. — Что я отцу скажу?
— Отец ничего не узнает, — беззаботно ответил Сенбахты.
— Он все узнает! — взмахнул саблей старший брат, но тут же отброшенный выстрелом рухнул на снег и тихо прошептал: — Зачем ты сделал это?
Мухамед-Кулу взяли спящим в шатре и вывели со связанными руками.
— Ого, старый знакомый, — подошел к нему Иван Гроза. — Не я ли тебя тем летом секирой своей попотчевал? Узнаешь?
Тот лишь злобно сверкнул глазами и бессильно заскрежетал зубами.
— Лучше убейте меня! Не останусь в плену! — закричал он.
— Такой молодой, а умирать собрался, — засмеялся Гришка Ясырь. — Вот к атаману доставим, а тот как решит.
Ермак, когда пленников привели в Кашлык, велел привести к нему в избу ханского племянника, недобро глянул на него, спросил:
— Где хан Кучум скрывается?
— Для меня он не хан. Я сам по себе. За него воевать не хочу.
— Может, за нас повоюешь? — усмехнулся атаман, но увидев, что пленник готов броситься на него, добавил. — Остынь. Против своих воевать не станешь. Знаю. А потому готовься в Москву к царю-батюшке отправиться.
— Кто его захватил? — спросил казаков. — Иван Гроза? Вот тебе и ехать с ним на Москву. Готовься, после Рождества и отправитесь.
Карача-бек вошел в шатер Кучума и со вздохом сожаления произнес:
— Твой племянник, Мухамед-Кул, оказался в плену у русских…
— Как это случилось? — Кучум сидел перед небольшой жаровней с углями, укутанный в теплые шубы. Его согнутая фигура и надтреснутый глухой голос вызывали жалость. Тут же была и Анна, которая ухаживала
— Мухамед-Кул решил напасть на русских, но потерпел поражение. Были убиты его ближние князья.
— Я не верю, что он сдался в плен добровольно.
— Его захватили ранним утром, когда все спали.
— Не верю. Мой племянник не только храбрый воин, но и осторожен как рысь. Верно, кто-то предал его.
— Возможно, — дернул плечом Карача-бек.
— Что тебе известно об этом. Расскажи. Я хочу знать.
— Его предал брат сотника, что был правой рукой при Мухамед-Куле. Он навел русских на их лагерь.
Кучум поднял на него мутные, слезящиеся глаза и тихо спросил:
— Скажи, тут не обошлось без твоей помощи? Ты умеешь обделывать такие дела. Скажи честно, тебе ничто не грозит.
— Мухамед-Кул пошел на разрыв с твоим родом, хан. А я был и остаюсь преданным слугой сибирского хана, кто бы он ни был.
— Я слышу ложь в твоих словах. Ты слишком хитер, визирь. Иди. Не желаю больше видеть тебя. Лучше я останусь один, чем буду окружен такими людьми, как ты.
Придет время — ты предашь и меня. Прощай и ничего не отвечай мне.
Анна наклонилась над Кучумом, когда стихли шаги Карачи-бека, провела теплой рукой по его лицу.
— Ты правильно поступил, прогнав его. Тот кто родился предателем, останется им всю жизнь.
— Знаю, знаю… Но так устроен мир, что коль правишь людьми, то должен принимать их такими, как они есть. Слишком многое хотел я исполнить, но судьбе было неугодно это. Пусть молодые пытаются переделать мир. Пока у них есть силы. Мне уже поздно заниматься этим.
— Как твои глаза? Очень болят?
— Я уже не помню, когда они не болели. Аллах покарал меня за то, что я смотрел слишком далеко вперед, а не увидел предателей и гордецов под своим собственным носом.
— Давай я вотру тебе мазь и боль пройдет.
— Хорошо. Я рад твоей заботе обо мне. Но хочу спросить: может быть, будет лучше, если ты отправишься к своим родственникам? Русские не остановят тебя, а ты не скажешь им, что была женой несчастного хана.
— О чем ты говоришь? Среди наших женщин не принято бросать мужа, когда ему угрожает опасность. Забудь…
— Как я могу забыть, когда рядом ходит смерть. В любой момент могут появиться русские казаки и убить нас или забрать в плен.
— Что бы ни случилось, но я останусь с тобой.
— Спасибо тебе, Анна… Если бы кто несколько лет назад сказал мне, что я останусь почти один и рядом со мной будет лишь русская женщина, я рассмеялся бы ему в глаза. Теперь мне не смешно.
— Никто не может предугадать, что ждет человека впереди. Может, все наладится. Тебе надо пойти на мир с русскими…