Куда мы, папа? (сборник)

Jean-Louis Fournier

O`u on va, papa?

Copyright © Editions Stock, 2008

Il n’a Jamais Tue Personne, Mon Papa

Copyright © Editions Stock, 1999, 2008

Veuf

Copyright © Editions Stock, 1999, 2011

Photo © Ulf Andersen

Дорогой Матье!

Дорогой Тома!

Когда вы были маленькими, мне страшно хотелось подарить вам комиксы про Тентена. Там есть что обсудить.

Сам я отлично помню все истории – перечитывал их по сто раз.

Но вам так и не посчастливилось сунуть в них нос. Вы не умели читать. И никогда не научитесь. До конца ваших дней на Рождество вам будут дарить игрушечные машинки и кубики…

Теперь, когда Матье бежит за своим мячиком туда, где никогда его не отыщет, а у Тома, хоть он все еще на Земле, голова в облаках, я решил подарить вам книгу. Книгу, которую написал для вас. Чтобы вас не забывали, чтобы вы не превратились в блеклое отражение самих себя с фотографии на свидетельстве об инвалидности. Я хотел написать о том, чего никогда вам не говорил. Наверное, меня мучают угрызения совести. Ведь я был не слишком хорошим отцом. Иногда я вас не выносил, вас непросто любить, вы знаете. С вами нужно ангельское терпение, а я вовсе не ангел.

Мне жаль, что мы не были счастливы вместе, и, наверное, мне стоит попросить прощения за то, что я произвел вас на свет – такими.

Нам с вами не повезло. Несчастье просто свалилось на нас – как снег на голову.

Ладно, прекращаю стенать.

Когда речь заходит о детях-инвалидах, все всегда делают трагические лица, словно близится конец света. А я хочу хоть раз в жизни поговорить о вас с улыбкой. Потому что вы меня часто забавляли – и не всегда бессознательно.

По сравнению с родителями нормальных детей мне очень повезло. Мне не пришлось ломать голову над тем, гуманитарии вы или технари, в какую школу вас отдать, какую специальность выбрать. Я не мучился, гадая, кем вы будете работать, ответ был прост: никем.

Кроме того, благодаря вам я долгие годы не платил налог на машину [1] и ездил на больших американских автомобилях.

С тех пор как Тома исполнилось десять лет, каждый раз, садясь в Chevrolet Camaro, он спрашивает: «Куда мы, папа?»

Сначала я говорю: «Домой».

Спустя минуту вопрос повторяется с прежней наивностью и простодушием. Тома ничего не запоминает. После десятого «куда мы, папа?» я уже не отвечаю…

Я понятия не имею, куда мы движемся, мой бедный Тома.

Мы стремительно съезжаем с катушек. И скоро окажемся в тупике.

Сперва один ребенок-инвалид, затем другой. Почему бы не завести третьего?

Я такого не ожидал.

Куда мы, папа?

Мы поедем по автотрассе в обратном направлении.

Поедем на Аляску. Будем гладить медведей. А потом они нас съедят.

Поедем за грибами, насобираем бледных поганок и сделаем отличный омлет.

Поедем в спортивный комплекс и с гигантской вышки прыгнем в осушенный бассейн.

Поедем на море. Посмотрим на Мон-Сен-Мишель, прогуляемся по зыбучим пескам, увязнем и попадем в ад.

Однако Тома невозмутимо

продолжает старую песню: «Куда мы, папа?» С ним не соскучишься, скоро он побьет собственный рекорд. Может, шутка, повторенная дважды, и глупость. Но глупость, повторенная сто раз, – это уже комедия.

Пусть поднимут руки те, кто никогда не боялись произвести на свет умственно отсталого ребенка.

Никто не поднял руки.

Все об этом думают, как думают о землетрясении или о конце света, о чем-то, что может случиться за всю жизнь лишь раз.

На мою долю выпало два конца света.

На новорожденных всегда смотрят с восхищением. Ими любуются. Разглядывают их крохотные ручки, пересчитывают пальчики – пять и пять, – с облегчением выдыхают: не четыре, не шесть, а именно пять, и то же самое на ногах. Это чудо. Уж не говоря о сложных функциях организма.

Рождение ребенка – это риск… Невозможно ничего предугадать. И, однако, мы продолжаем пытаться.

Каждую секунду в мире женщина производит на свет младенца… «Надо непременно ее разыскать и попросить, чтобы она прекратила», – сказал какой-то юморист.

Вчера мы ходили в монастырь Аббевиль, чтобы показать Матье тетушке Мадлен, настоятельнице.

Нас приняли в маленькой комнатке для посетителей, где стены были покрыты побелкой. В глубине в стене находился проем, задернутый плотным занавесом, но не красным, как в театре Гиньоль [2] , а черным. Оттуда-то и послышался голос: «Привет, ребятишки!»

Это была тетушка Мадлен. Она монахиня-затворница, и видеть нас ей запрещено. Мы поболтали, затем ей захотелось поглядеть на Матье. Она попросила поставить люльку перед занавесом и велела нам отвернуться.

Монахини-затворницы имеют право видеть маленьких детей, но не взрослых. Тетушка позвала других сестер, чтобы те полюбовались на малыша. Послышалось шуршание платьев, кудахтанье, радостный смех, а затем занавес раздвинули. Тут начались «сюси-пуси», «ути-мути» и восхваление дитя Божьего. «Какой хорошенький! Только взгляните, Боже правый, он улыбается как маленький ангелочек, новорожденный Иисус!» Еще чуть-чуть, и они назвали бы его маленьким гением.

Для монахинь дети прежде всего создания Господа, а потому они совершенны. Все, сотворенное Господом, совершенно. Изъянов быть не может. К тому же Матье племянник матери-настоятельницы. В какой-то момент мне захотелось повернуться и заставить их замолчать.

Но я этого не сделал. И правильно.

Раз в жизни Матье заслуживал услышать комплимент…

Никогда не забуду первого врача, которому хватило смелости объявить нам, что Матье необычный ребенок. Дело было в Лилле. Профессор Фонтен сказал, что иллюзии нужно оставить. Матье физически и умственно недоразвит и никогда не сможет вести нормальную жизнь.

В ту ночь мы спали плохо. Мне снились кошмары.

До того момента точного диагноза Матье не ставили. Все говорили – проблема в замедленном физическом развитии.