Куда мы, папа? (сборник)
Шрифт:
Я думаю о временах, когда детей-инвалидов кастрировали. Но добропорядочное общество может не беспокоиться, у моих детей не будет детей. У меня не будет внуков, на прогулке я не буду держать в своей старой руке крохотную неугомонную ручонку, никто не спросит у меня, где садится солнце, куда оно исчезает, и дедулей меня не назовет никто, кроме дебильных парней, которые обгоняют меня на машинах, если я еду слишком медленно.
Продолжение рода мне не светит. Но это ничего, так даже лучше.
Люди должны производить на свет только нормальных детей, получать премию «самый
Ненормальных детей стоит просто запретить.
Впрочем, за Матье и Тома я не переживаю. Со своими крохотными, как стручки гороха, пипками они никого не обрюхатят и не нанесут вреда человечеству.
Я только что купил подержанную «Камаро», американскую машину темно-зеленого цвета. Салон – белый. Щегольское авто.
На каникулы мы едем в Португалию.
Тома берем с собой, он увидит море. Мы заехали за ним в «Ла Сурс», медико-педагогический институт рядом с Туром.
«Камаро» неслышно катит по дороге.
Ночь мы провели в Испании и теперь прибываем в поселок Сагра, это наш конечный пункт назначения. Белый отель, синее море, ослепительное, будто в Африке, солнце.
Какое счастье, что наконец добрались! Тома выходит из машины, радуется, хлопает в ладоши, кричит: «Ла Сурс! Ла Сурс!» – думает, мы уже вернулись. А может, его слепит солнце? Может, он над нами прикалывается?
Отель выпендрежный. Персонал одет в бордовую униформу с золотыми пуговицами. У всех официантов бейджи с именами. Нашего зовут Виктор Гюго. Тома ко всем пристает с поцелуями.
Тома обслуживают как принца. Метрдотель сразу же убирает со стола все, что моему сыну не по вкусу. Тома впадает в ярость, цепляется за свою тарелку, кричит: «Нет, месье! Только не забирайте! Не забирайте!» Наверное, думает, что, если тарелку унесут, еды не будет.
Тома боится океана, шума прибоя, огромных волн. Я стараюсь научить сына любить природу, шлепаю по воде, держа Тома на руках, он смотрит на меня. Никогда не забуду дикого страха в его глазах.
Однажды он придумал, как прервать мучения, и во время прогулки с трагическим видом заорал: «Какать!» Даже волны не заглушили этот крик. Я понял, что дело срочное, и вышел из воды.
Вскоре оказалось, что на самом деле какать Тома не хотел. Я страшно обрадовался. Значит, мой сын не совсем идиот, значит, у него случаются проблески в сознании.
Как-никак он умеет врать.
Ни у Матье, ни у Тома никогда не будет ни банковской карты, ни карты для парковки, ни даже кошелька. Всему заменой – удостоверение инвалида.
Оно оранжевого цвета – веселенького. А сверху зелеными буквами написано: «Риск падения».
Эту карточку мы получили в парижском комиссариате.
Мои дети на 80 % нетрудоспособны.
Комиссар ни минуты не сомневался и со всей проницательностью постановил, что удостоверение действительно пожизненно.
Фотографии на карточках те еще. Пустые глаза, мутный взгляд… О чем думают мои дети?
Иногда я пускаю удостоверения в дело. Например, если плохо припаркуюсь, кладу
У моих детей никогда не будет CV [14] . Кто-то спросит: что они сделали в жизни? Ничего. Отлично. Все вопросы тут же отпадают.
Но если вдуматься, что можно было бы вписать в CV? Нетипичное детство, постоянное пребывание в медико-педагогическом центре «Ла Сурс» [15] , затем в «Ле Седр» [16] . Красивые названия.
На моих детей никогда не заведут досье криминалистического учета. Они невинны. Они не способны ни на что, в том числе и на зло.
14
CV – резюме, которое соискатель предоставляет при приеме на работу.
15
Ла Сурс (фр. La Source) – источник.
16
Ле Седр (фр. Le C`edre) – кедр.
Иногда зимой, когда я вижу Матье и Тома в шерстяных капюшонах-шлемах с прорезями для глаз, представляю их грабителями. Много вреда они бы никому не причинили, слишком уж неуверенно двигаются, да и руки у них дрожат.
Полиция с легкостью схватила бы их. Они бы не спаслись – не умеют бегать.
Я никогда не пойму, за что моих мальчиков так наказали. Ведь они ровным счетом ничего никому не сделали.
Их болезнь словно следствие катастрофической судебной халатности.
В одном незабываем скетче Пьер Депрож мстит своим детям за жуткие подарки, которые они дарили на дни Матерей и Отцов.
Мне не за что мстить. Матье и Тома не дарили мне подарков, не делали комплиментов, не общались со мной.
А я бы многое отдал, только бы Матье взял стаканчик из-под йогурта, наклеил на него блестящую сиреневую бумагу, золотые звездочки, собственноручно вырезанные, и подарил мне. Я бы ставил в этот стаканчик карандаши.
Я бы многое отдал, чтобы Тома корявым почерком подписал мне открытку: «Папа, я тибя очинь люблю».
Я бы многое отдал за неровную кособокую пепельницу с надписью «папа», вылепленную из пластилина и напоминающую коровью лепешку.
У меня необычные дети, поэтому и подарки они могли бы делать необычные. Я бы многое отдал просто за булыжник, за опавший листок, за зеленую муху, за каштан, за черта лысого…
У меня необычные дети, поэтому и рисунки они могли бы делать необычные. Я бы многое отдал за нелепых животных, за верблюдов а ля Дюбюффе или за лошадей а ля Пикассо.
Увы.
Уверен, мои дети хотели бы меня порадовать, но они не могли. У них дрожали руки, у них темнело в глазах, их головы не желали думать.