Куда позовёт прошлое?
Шрифт:
А потом вернулся папа. И дома всё разладилось окончательно. И вроде бы отношения в семье остались прежними, и вроде бы ссор не прибавилось, их просто не было, но Поля видела, как изменились родители. Да что там, и она изменилась, и Марк, даже Максимка вроде как другим стал, более нервным что ли… Каждый будто замкнулся в себе, очертив незримый круг личного пространства, и тщательно оберегал его не только от посторонних, но и от самых близких. Было ещё кое-что. Полине невыносимо было жаль родителей. Оба стали как тени, особенно отец. Когда вернулся с Карелии, на него смотреть было страшно, казалось, что в любую минуту может случиться
Сейчас, спустя почти полгода как-то всё наладилось, но, странное дело, Полина, никогда не интересовавшаяся спортом, неожиданно для себя втянулась. И радостно бегала на занятия, больше не заглушая ими безотчётные страхи, а действительно заинтересовавшись. Родители не одобряли, говорили, что необходимо сделать выбор, а не разбрасываться, перебегая из зала в зал, с одной секции на другую, но девочка только руками разводила – сделать выбор она не могла. На учёбе все её секции не отражались, годичную программу Полина освоила ещё до новогодних каникул.
В выходные предстоял первый длинный турпоход, и Полина суетилась, тридцать три раза на дню перетряхивала содержимое рюкзака. Всю весну через выходные она ходила в короткие походы, сначала это были радиальные вылазки, потом с одной ночёвкой, теперь же отправлялась на неделю. И конечно было немного страшно и волнительно, и очень хотелось, но с другой стороны, оставлять родителей без пригляда немного боязно, ведь стоит отвернуться, они опять во что-нибудь вляпаются… Вот ведь семейка! И потому сейчас она глаз не сводила ни с отца, ни с матери – наблюдала, стараясь уловить изменения в их поведении. И кажется… что-то действительно началось…
Степан открыл глаза и долго, не мигая, смотрел в одну точку – на плохо стёсанный сучок в деревянном потолке. Где он находится? Как оказался здесь? Память услужливо подсунула то ли странный сон, то ли видение – кладбище, похороны, разговор со странным типом возле одной из могил, приземистую избушку смотрителя… Так это был не сон всё же! Степан осторожно повернул голову в ту сторону, откуда в полутёмное помещение лился свет. Так и есть. Открытая дверь. На крыльце дед сидит, только палку уже не стругает, воткнул её в метлу, подметает жёлтые ступеньки…
– Эй дед! – Степан с трудом разлепил губы. Голос был чужой, непривычный, пересохшее горло горело огнём, и это сейчас напрягало больше всего, даже головная боль отступила, уступив место невыносимой жажде.
Как ни тихо позвал Степан, старик услышал, поставил метлу в крошечных сенях, обстучал на пороге мусор с обрезанных валенок, зашёл в комнату. Валенки! Степан едва не расхохотался. Это летом-то! Но не сказал ничего, только выдохнул так тихо, что дед, наверное, скорее догадался:
– Пить…
– Сейчас, сейчас, парень… – он зачерпнул воды из деревянной кадушки, шаркая валенками, подошёл к кровати, – Давай помогу…
Степан мотнул головой, обойдусь, мол, но, едва начав подниматься, снова повалился на кровать. Сил не было.
– Да ты не торопись! Воды много, – проворчал дед, – Я ещё принесу…
Зубы клацнули о металл, в голове медленно и неповоротливо зашевелились мысли.
– Где я? – спросил Степан, хоть и знал наверняка, каким будет ответ.
– На погосте, – ожидаемо ответил старик.
– Как я здесь оказался?
– Так… нашёл я тебя у ворот, – пожал тощими плечами дед. Тяжело поднялся, скрипнув коленными суставами, поставил кружку на стол, взял в руки старый закопчённый котелок со стола. – Картоху будешь? У меня и сало есть, и огурцы…
– Ты почему скорую не вызвал, старый? – вместо ответа, спросил Степан. Он едва сдерживал гнев, и не мог находиться в этом домишке больше ни минуты, а уж садиться за стол и есть картоху с салом! Это точно не о нём история…
– Так… какая скорая, милый? Вот кто сейчас знает, где ты? Ведь похоронили тебя, вроде как, сегодня с утра. Вот так… А кабы я скорую вызвал, да в больничку тебя доставили? – держась за поясницу и шаркая валенками, дед медленно передвигался по избе, то тарелки на стол выставляя, то доставая из полки, занавешенной отрезом линялого ситца, гнутые алюминиевые вилки, – То-то и оно, парень! И те узнали бы, кто тебя избил, да бросил у ворот… Ну верно в насмешку! Это ж надо было додуматься, избить человека и выбросить возле погоста?! Шутники!
– Я ничего не понимаю! – в отчаянии схватился за голову Степан.
– Это ничего. Ничего, парень. Главное живой, с прочим… разберёшься.
– И то верно… Дед, а вообще, сколько я здесь?
– Так это… неделю.
– Как неделю?! Я ж за это время тысячу раз богу душу мог отдать! – свирепо зарычал Степан. Он не очень понимал, что происходит, не помнил, что случилось с ним, и оттого психовал, вымещая злость на том, кто волей судьбы оказался рядом. В его голове должен быть идеальный порядок, он всё систематизирует и раскладывает по полочкам. И в быту, и в голове. Так в каком месте произошёл сбой? Как вышло так, что память отказывается воспроизводить детали?! Вот он выходит из дома, отпускает Рината, мол, сегодня сам за рулём поедет, садится в машину и… пустота. Будто ластиком по памяти прошлись… И как же это бесит! И зло сорвать не на ком… Дед для этой цели совсем не подходит, как ни крути, а старик, выходит, жизнь ему спас.
– Так ведь не отдал же, – хитро ухмыльнулся дед, – Зинаида приходила, смотрела тебя, сказала, что отлежаться надо. Тихо, спокойно отлежаться.
– И кто у нас Зинаида? Светило медицины или человек-рентген? – сарказм так и рвался из него, не удержать. По-хорошему, благодарить старика надо, а не нападать, обвиняя неизвестно в чём. Но совесть молчала, в душе, как и в голове, пустота царила.
– Так ведь… знахарка она.
– Бред! Ну бред же! – бушевал Степан. Впрочем, бушевал, сказано сильно, говорить он мог только вполголоса, а уж ругаться… разве что мысленно. – Знаешь что, дед, ты сейчас скорую вызывай. Только имени моего не называй, не надо. Пусть отвезут в больницу и нормально проверят, что у меня там с головой не то… Знахаркам я не очень доверяю, медикам больше.