Куда позовёт прошлое?
Шрифт:
– Хорошо, – обрадовавшись возможности переложить заботу о раненом на плечи врачей, засуетился дед. – Ты погоди чуток, только на крыльцо выйду, тут у меня… сигнал барахлит… – и, взяв с полки старый, допотопный кнопочный телефон, торопливо вышел из избы.
Степан закрыл глаза и медленно досчитал до десяти. Потом ещё раз. И ещё. Успокоиться. Надо успокоиться. Но как же нервирует эта долбанная беспомощность и неожиданный провал в памяти! Не помнит. Он ничего не помнит из того, что произошло в тот день. Как он очутился на кладбище? Почему избит? Почему так ужасающе болит голова, и почему, в конце концов,
Дед больше не заходил в дом, маячил на крыльце размытым пятном в солнечном свете, и хорошо. Он ведь, как умел, помочь пытался, защитить даже, а Степан набросился будто на врага… Неправильно это… Вот только не хозяин сейчас Степан своим эмоциям, они рвутся на волю – не удержать, так что пусть лучше старик маячит возле дома. Снаружи… Для него же безопаснее будет.
Вечером Кириллу позвонил Михальчук.
– Вот скажи, как ты это делаешь?! – не поздоровавшись, хмуро выдал он.
– Что именно? – изобразил недоумение Кирилл.
– Мне звонил Прохоров. Тот самый Прохоров Степан, которого сегодня утром похоронили. Только что я был у него в больнице. Прикинь, это действительно он, и возникает закономерный вопрос, а кого же тогда хоронили?
– Так ты у Прохорова и спроси, пусть расскажет.
– Да не помнит он ничего. Помнит, как в то утро за руль сел. Обычно с водителем едет, а тут почему-то сам. Почему – тоже не помнит. Ну так сел он за руль, а дальше, говорит, как вырубило.
– Ну, Димыч, – Кирилл выдержал небольшую паузу и ответил, – Ты у нас следователь, тебе и разбираться.
– Не поможешь, да? – с надеждой вздохнул Михальчук. Он всё-таки на что-то надеялся.
– Нет.
– Кирилл…
– Дима, нет! – отрезал Кирилл, Я жить хочу, понимаешь. А все эти шаманские пляски с бубнами ничем хорошим не заканчиваются. Вот хочешь честно? Я боюсь, Дим. Боюсь. За себя, за родных… сколько можно по краю ходить? И ещё… Мне очень не понравился этот Степан. Вот прям очень! Не хочу я с ним никаких дел иметь.
– Кир, ты ж не общался с ним, откуда… когда успел впечатление составить?
– Общался. Там, на кладбище. У Каринкиной могилы…
– Вот сколько знаю тебя, а, наверное, никогда не привыкну к твоим странностям, – не скрывая досады, вызванной отказом в помощи, пробормотал следователь.
– И не надо. И… я сам к ним не привыкну. В общем, Дим, знать ничего не хочу об этой истории, рули сам.
– Как скажешь, – уныло ответил Михальчук и добавил с усмешкой. – Но это, Кирюха, совсем не по-пацански.
– Пусть так, но решения своего я не поменяю.
Июньское солнце сквозь густую листву растущих в больничном дворе деревьев, пробивалось в палату. Утро. Ещё нет изнуряющей жары и лёгкую занавеску на окне колышет прохладный ветерок. Скачут солнечные зайчики по стенам и подоконнику, пахнет… а вот пахнет в больнице совсем по больничному, смесью хлорки, лекарств и чего-то ещё, неуловимого и жутко раздражающего.
Прошёл час, как Степан проснулся от невыносимого запаха. Было что-то ещё… громыхание какой-то тележки по коридору, противный до невозможности голос медсестры, громко напоминающий «гражданам травмированным и симулирующим» об уколах
Дверь открылась бесшумно. Степан скорее почувствовал, чем услышал. Обернулся…
– А… товарищ следователь, – с язвительной усмешкой прокомментировал он появление Михальчука. – Что, поймали супостатов?
– И вам доброе утро, – будто не заметив его насмешку, хмуро поздоровался следователь. – Хотя… Для вас, Степан, оно вряд ли доброе. У меня плохие новости.
– Ну извольте, – снова насмешка… До чего же высокомерный тип! Михальчука передёрнуло от отвращения и заныли все зубы разом.
– Сегодня ночью в вашем доме была убита ваша жена, и ваш водитель, – не церемонясь, выдал следователь. А чего церемониться? Мужик крепкий, не сказать, чтобы очень уж эмоциональный, во всяком случае Михальчуку так показалось, ибо встречу его с супругой наблюдать имел удовольствие. Очень неэмоциональная встреча вышла, и похоже, в этом браке о чувствах речи вообще не идёт. Ну, казалось бы, Инна только что мужа похоронила, и вдруг оказывается, что он чудесным образом остался жив, у любящей жены какая реакция будет? Верно. Шквал эмоций, а эта же… В больницу приехала, наверное, только для того, чтобы вещи передать и новый мобильник. Даже, элементарно, чего там в больницу возят… апельсины? Так даже их не привезла.
Михальчук вздохнул, возиться с делом Прохорова ему совсем не хотелось. Противно. Но и отказаться, как Кирилл, от расследования он не может, поскольку на службе находится, будь она неладна…
Лицо Степана застыло глиняной маской и посерело, пальцы что есть силы вцепились в подоконник. Первым побуждением Димы было подстраховать, подхватить, он всерьёз испугался за Степана, показалось, что грохнется в обморок. И сам ведь после нападения, а тут такое… Какими бы ни были отношения супругов, а известие о гибели одного всё равно должно ударить по второму. Наверное… Но Степан резко взмахнул рукой, давая понять следователю, что в помощи не нуждается, несколько секунд, отвернувшись к окну, он шумно втягивал в себя воздух, потом так же резко повернулся.
– Подробности! – потребовал он.
– Подробности вам не понравятся… – тут уже усмехнулся Михальчук. – Они были убиты в вашей спальне. Оба. В процессе… Ну вы понимаете, да? И сразу вопрос… Степан Алексеевич, вы были в курсе их отношений?
– Да каких отношений? – с угрозой и нетерпением пробормотал мужчина. – Не было никаких отношений! Ясно тебе, следак? Не было! Инка любила меня. Она вчера примчалась, как только узнала, что я жив!
– Это да, примчалась, – легко подтвердил следователь, кивнув, – Однако, факты остаются фактами. Вряд ли убийца загнал их обоих на супружеское ложе и заставил заниматься сексом…