Куда ведешь, куда зовешь, Господи!
Шрифт:
– Валентина, дуй за вилкой и мигом назад, жду!
Стрельчиха прискакала с вилкой. Я скомандовала:
– Тащи из кастрюли две казы, спрячь под кофтой, да мигом чеши в комнату. Не дрейфь, подруга, все будет тип-топ, покараулю.
Вышла, оглядела коридор. Пусто! Операцию изъятия провернули молниеносно. Горяченные казы, засунутые под шерстяную кофту, так жгли Стрельчихин живот и руки, что она тихонько попискивала от боли и эти лошадиные ноги чуть не выронила. Но стойко стерпела, только взвыла, молниеносно допрыгнув несколько метров до нашей комнаты. А когда я мигом повернула ключ в двери, Стрельчиха
– Живот не обожгла, Валентина?
– Горит огнем и пальцы тоже!
– Дверь на замок, никого не впускать, никому не открывать, вести себя тихо, нас нет! – командовала я.
Стрельчиха, приподняв полы кофты, рассматривала красные пятна на животе. Грассиха сообразила:
– Валька, мажь салом казы брюхо и пальцы, все пройдет.
Мы заняли места вокруг стола, вывалили в миску вермишель с подливом. Разлили портвейн, разогретый на плитке, добавили сахар, гвоздику и красный перец – получился глинтвейн. Я подняла стакан:
– За нас, девки! А ты, Стрельчха, получишь за геройский поступок добавку. Стырить пылающие конские ноги, не жалея живота своего ради подруг – это подвиг. Мне тоже полагается добавка, но я великодушно отказываюсь от нее в пользу тощей Грассихи. За то Бог меня простит как организатора преступного сговора. Ну, девки, отпразднуем день рождения прекрасной талантливой акынши Базили и пожелаем ей счастья, здоровья, доброго мужа и кучу черноголовеньких казахских деток! Спасибо, Базиля, что дала возможность утолить голод бедным архитекторам.
Грассиха не удержалась:
– Ты, Светка, вечно что-то несешь, Не можешь по простому, плетешь чепуху, лишь бы болтать что-то несусветное.
– Так ведь от этого, Люенька, жить интереснее, я даже сказала – наряднее. Мне всегда хочется выразить что-то доброе, светлое, вечное…
–Ладно, заткнись, подавимся!
Все дружно вцепились зубами в жилистые обрезки мяса, которое ловко остругивала с лошадиных мослов Грассиха.
– За наше счастливое завтра и удачно провернутую операцию по изъятию излишков роскоши! Ура!
Потом я скорбно поджала губы и обратилась к Стрельчихе;
– Валентина, придется покаяться, нас видели!
Стрельчиха поперхнулась и закашлялась. Грассиха заботливо долбанула ее по спине и Стрельчиха, отдышавшись, испуганно спросила:
– Да ладно, никого ж не было, с чего ты взяла?
– Нас видел Бог! Прости нас, Господи, для всех старались! Лишнего не взяли, всем хватит, прости нас!
Девки посмеялись над испуганно таращившей глаза Стрельчихой.
– Да Бога-то, говорят, нет!
–А Ему до лампочки, кто что говорит, Он все равно – есть!
По комнате распространился запах мяса.
– Эй, кто-нибудь, форточку откройте, вонища от этих казы лошадиная. Казахи не досчитаются мосолыг, искать пойдут и сквозь дверь учуют. Если поймут кто спер, не сдобровать! – нас на этот пир никто не приглашал.
Резаные на кусочки казы мы торопливо, давясь, жевали, боясь услышать стук в дверь. Упругое жестковатое конское мясо было явно недоваренным. Обглоданные мослы выбросили
Никто в дверь не стучал, разыскивая мосолыги. Девки успокоились, и на всех напал смех.
Неблагодарная Грассиха пригрозила:
– Ну, Левая, если моя жопа эти мослы не переварит, я тебе такую жопу устрою!..
– Не устроишь! Сил не хватит – ты теперь с горшка не слезешь! Ты, Люсенька, на нем теперь будешь неделю жить! По-твоему лучше сидеть не жрамши, непорочная ты наша и неблагодарная? Мы никогда не забудем Стрельчихин подвиг, она ради тебя не пожалела живота своего! Тебя же в профиль не видно было, один нос торчит, а поела – сразу появилось немножко попы.
Нам повезло, у Базили и ее друзей никто не догадался, какая сволочь свистнула из кастрюли две конские мосолыги.
Наш архитектурный корпус находился не в главном здании института, а отдельно, в старой центральной части города, где размещались старые одно-двухэтажные постройки. Рядом с нашим старым двухэтажным корпусом находилась Картинная Галерея, в которую мы лазили через забор, а чуть дальше киностудия «Казахфильм», в которой во время войны работали все знаменитости cоветского кино. Рядом был парк с большой красивейшей, нарядно раскрашенной деревянной церковью и Дом офицеров, где каждый день было кино.
Алма-Ата – многонациональный город. Так случилось с тех пор, когда в казахстанские степи по ленинско-сталинскому почину ссылали депортированных и репрессированных со всей страны. В столице жили казахи, евреи, немцы, корейцы, китайцы, русские, украинцы, кавказцы, греки… Не перечесть, тех, кто не вернулся в родные края из казахстанских лагерей. В нашей группе кроме русских были казахи, китаянка, немец, узбек и украинец.
Интересно было наблюдать, как вживаются в столичную жизнь приезжающие из сел и аулов абитуриенты. Например, появляется на первом курсе какой-нибудь русский Степа из далекого села. Он, конечно, потом и упорством пробился в студенты, а далее продолжал так же упорно грызть науку, разгружая товарняк на вокзале, чтобы не просить денег у родителей. Приехал Степа в скромной курточке. И не скоро вылез из нее, лишь к концу учебы приобрел приличный костюмчик. Мужскому населению в наше счастливое время было принято ходить в строгих костюмах и рубашках с галстуком.
Другое дело – казахи, приехавшие из аулов. Это совсем не наши Маньки и Ваньки, приехавшие из сел и деревень. Я заскочила как-то в одну комнату за солью и увидели, как, сидя на кровати и поджав ножки, две казашки-первокурсницы шарили друг у друга в волосах кухонным ножом. Вшей давили. Дело в том, что приезжающие учиться из аулов казахи проходили обязательный медосмотр на наличие педикулеза, попросту – вшей. Их уничтожали специальным мылом, но, чтобы избавиться от мерзких насекомых, надо было мыться чаще, чем принято в аулах, и вшей студенты из аулов привычно уничтожали ножом. Казашки были одеты в простенькие ситцевые платьица, из-под которых виднелись длинные ситцевые цветастые панталоны. Аульские девчонки были похожи на маленьких пугливых козочек.