Куда ведешь, куда зовешь, Господи!
Шрифт:
Ну, виду не подала, переоделась, песенку мурлыкаю, а в мозгах вопрос – чего ждать. Плюхнулась на койку, книжку раскрыла, читаю. Все молчат и делают вид, что чем-то страшно заняты. А я гадаю – чего придумали? И вдруг доносится до меня запашок, все более ощутимый, такой га-а-денький удушливый запашок. Ага, да это же вонь от протухшей пищи! Откуда? – да из кастрюли, конечно-же. И где она? Где-то рядом, уж больно силен этот тошнотворный аромат. Ясно, сунули мне под койку.
Я зевнула, громко и со вкусом, потянулась сладко и лениво. Девки захихикали. А я заговорила тихим, проникновенным голоском, ласково журчащим:
– Та-ак, дорогие вы мои! Забыли, что
Девки молча слушали, пытаясь понять, куда меня несет.
Я отбросила книгу, снова потянулась и громко зевнула, лениво встала, неторопливо сунула ноги в тапки и, молниеносно нырнув под кровать, мгновенно выхватила оттуда вонючую кастрюлю и с торжествующим кличем ловко махнула ее в открытое окно. Слышно было, как кастрюля с грохотом ляпнулась со второго этажа на тротуар и покатилась на газон. Повезло, однако, что никого не долбанула по башке! Девки нестройным хором завопили, выражая протест и ужас от потери кастрюли.
Я снова сладко потянулась и бухнулась на кровать. Девки заткнулись, но быстро опомнились и накинулись на меня
– Левая, ну ты и сволочь!
– Единственную кастрюлю – в окно!
– Стрельчиха, беги пулей, а то стибрят, не успеешь – пиши пропало!
Одна Грассиха невозмутимо сидела на кровати, положив под спину подушку и вязала, закинув ноги на табурет.
Испуганная Валентина мигом понеслась на улицу. А я, виновница преступления, бешено хохотала, лежа на кровати. Девки, свесившись из окна, стерегли, чтобы не уперли нашу единственную драгоценную посудину. Стрельчиха добралась до нее и, выхватив крышку с кастрюлей из буйно зеленеющего куста, взвыла:
– О-ой! Обожглась, крапива!
Когда она появилась с кастрюлей, уже вымытой и вычищенной на кухне до блеска, Грассиха отложила вязанье и восхищенно произнесла, поправляя на носу свои огромные очки:
– Ну, Светка, такой спектакль устроила – блеск!
Девки немного помолчали, пришибленные, но потом хором зашлись в дикой ржачке. Стрельчиха молча наблюдала этот бедлам и, дождавшись тишины, констатировала:
– Я всегда знала, что все вы дуры и жопы, как говорит Грассиха!
Мне пришлось достать три рубля и дать Грассихе:
– Беги в Южный, виноватая я! Пражский торт купи – мириться будем.
Вот так. Я могла быть разъяренной фурией, способной устроить разгром, могла казаться лапочкой, существом обворожительным и ласковым, невинной и беззащитной, и интриганкой. Перевоплощение могло происходить мгновенно. Главное – любила устроить спектакль! Шутиха я!
Грассиха только собралась идти в Южный, как пришел наш друг Виталик Когай. Он был денежный парень, как-никак кореец, родители ему слали денег достаточно, Виталик всегда мог одолжить пятак. Кроме того, он не курил, но всегда носил сигареты, чтобы угощать девок. Он только что вернулся с тренировки и заглянул к нам в надежде пожрать. Я сказала ему:
– Виталик, дорогой ты наш, единственный и неповторимый! Беги в Южный за портвейном, вот деньги на пражский торт. Захватишь гитару, мы картошки нажарим и ждем тебя, сэр! У нас сегодня праздник – день примирения. Дуй мигом!
Пир разгорелся до утра с песнями под гитару Виталика и песни.
У Жени Прохорова я познакомилась с Дедом. Дед был семидесятилетним доктором каких-то наук, необычайно интересным, с манерами аристократа, но зашибал почти как алкоголик. Когда он пил, фейерверк его красноречия зашкаливал. Было страшно интересно слушать бьющий фонтан его
Чем больше он пил, тем больше наливался свекольным цветом его орлиный нос и тем более он становился артистичным. Красивым жестом ерошил белую до голубизны шевелюру и глядел на меня страстным влюбленным взором. Я снисходительно позволяла ему целовать мою руку и говорить комплименты галантно и изысканно. Он был тонкий психолог, умело очаровывал меня, я таяла от его мальчишеской лести и не скрываемой влюбленности. Истинный рыцарь и романтик, его веселая пылкая болтовня и влюбленность была чистой, нежной и возвышенной, подогреваемой портвейном № 13. Я ответно теплом и благодарностью отвечала ему. Мы с ним состязались в остроумии, пикируясь и забавляя компанию.
Прошло немного времени, и я узнала от Жени, что Дед помер. Оказывается он жил в коммунальной квартире, оставив первую жену, кучу детей и внуков ради толстой и доброй женщины, тоже ученой, которая была младше его на 20 лет и любила его безумно. Как сказал Женя, дома во время запоя у Деда произошел приступ и он захлебнулся в собственной блевотине. Такая вот бесславная трагическая смерть случилась с этим удивительным человеком.
Бесшабашная счастливая юность невозможна без любви. И ее было достаточно. Считалось, что в СССР не было секса. Но у студентов свои законы. Отношения завязывались быстро, образовались пары, которые потом сыграли свадьбы. Первое свидание на первом курсе мне назначил Саша Мегидь. Но он показался мне каким-то дундуком, скучноватым, робким и закомплексованным. Наши отношения перешли в дружбу. Саша потом немного погулял с Павлючкой, потом переключился на Ларису Носову, потом с Любашей Тарновой долго ходили вдвоем. А потом – бах! Неожиданно его хождение по кругу закончилось, и он женился на Галке Москальцовой. Эта серая мышка оказывается, в него была тайно влюблена. Для этого она училась у Ларисы Носовой особой походке – ходить, отводя плечи назад и слегка помахивая сзади рукой, что Галке казалось сногсшибательным.
Первой про любовь Галки просекла Надежда, случайно подслушав ее разговор с Сашкой. Со Стрельчихой они пошпионили, проследив за Галкой, довели ее до гинекологии и все поняли.
А Саша Мегидь, как единственный коммунист в нашей группе и честный человек, просто обязан был жениться на Галке, что он и сделал. К нему для этого приехал дядя. Первый раз тогда мы увидели, как Саша напился в драбадан, до слез с соплями. После чего повел Галку в загс. Любаша сделала вид, что ничего не произошло. И на последнем курсе влюбилась в мужа преподавателя ландшафтной архитектуры Лидии Павловны, который тоже был архитектором, смазливым, и, вдобавок, младше своей жены на десять лет. Любаша была такой миленькой девочкой с личиком куколки, этакая Мальвина, полная противоположность Лидии Павловны с ее мощными формами грудей, рук, ног, плеч и зада. И эта милая куколка увела у нашей преподавательницы ее мужа.
А я не была готова к серьезным отношениям. Семья меня не привлекала, наоборот пугала своей ответственностью, Я превыше всего ценила свободу и творчество. Счастьем моим была неиссякаемая жажда творчества, которая жгла меня, и я не хотела расплескивать бушующее в сердце пламя на бытовые семейные радости. Это стало моей судьбой – свобода делать только то, что хочу, работать там, где интересно, чтоб она была хобби, а не ради денег, и заниматься творчеством, изредка бросаясь в любовные авантюры.