Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов
Шрифт:
Андрей Пелипенко: И все же в силу каких обстоятельств может произойти, хотя бы теоретически, смена архаичных культурных стереотипов, трансформация российских ментальных доминант?
Алексей Давыдов: В своем докладе я пытался нащупать какие-то крупицы, найти какие-то тонкие ручейки в мощных мутных потоках культуры. И, как мне кажется, я их нашел. Но я не вижу тех катализаторов в обществе, которые могли бы эти тонкие ручейки и крохотные крупицы наших новых возможностей превратить в доминирующие факторы общественного сознания.
Андрей Пелипенко: Ну и как бы вы тогда оценили вероятность такой смены доминант? Насколько она возможна, если отвлечься от каких-то эмоциональных
Алексей Давыдов: Крупные сдвиги в обществе обычно происходят в результате общенациональных катастроф. Какого типа катастрофа может произойти у нас на этот раз, можно только гадать. Это может быть крупная техногенная катастрофа или природная катастрофа вроде прошлогодних пожаров. Или резко упадут цены на нефть со всеми вытекающими отсюда (и известными нам по прошлому опыту) последствиями. Или начнется новая бессмысленная война типа чеченской с отнюдь не гарантированным победным исходом. Или коррупция задушит нас окончательно. Сдвиг в ценностях и, соответственно, в ментальности произойдет, по-видимому, в результате катастрофы.
Игорь Яковенко: Это по законам природы.
Алексей Давыдов: Это по законам развития культуры. Я не верю в то, что мы постепенно изменим наш стиль отношений между людьми, что в обществе возникнет новый уровень потребности в свободе и самореализации, новый уровень доверия народа к власти. Развития нельзя добиться, лишь модернизируя наше управление и не развивая самоуправление. А развивать самоуправление в условиях господства этакратии — значит повысить угрозу распада России. Демократизировать стиль общения в стране в условиях этакратии невозможно. Многопартийность невозможна. Честные выборы невозможны. Независимые суды невозможны. Но если так, то и единство России в конечном счете сохранить не удастся. Этакратия — плохая скрепа. Мы живем в эпоху предкатастрофы. В данном отношении никаких иллюзий я не питаю.
Игорь Клямкин: Наши специалисты по «Русской системе» скажут, что все катастрофы этой системы ведут к ее воспроизведению. Откуда ваши надежды на катастрофу?
Алексей Давыдов: У меня нет надежд и на катастрофу. Боже сохрани. Я просто не знаю, как все может сложиться. С одной стороны, идет, вне всякого сомнения, нарастание катастрофичности. С другой стороны, просматриваются крохотные ручейки альтернативы, о которых я пишу в своем докладе. Хватит ли их реформаторского потенциала, чтобы постепенно вырасти в фактор, способный предотвратить катастрофу? Я в этом отнюдь не уверен.
Игорь Клямкин: Нам еще предстоит обсудить, насколько альтернативны найденные вами альтернативы. Так как вопросов больше нет, мы можем начать дискуссию. Кто первый? Игорь Григорьевич, прошу вас.
Игорь Яковенко:
«Проблема не в том, чтобы установить, есть ли тенденция, противостоящая движению в тупик, а в том, чтобы ответить на вопрос: пациент скорее жив, чем мертв, или скорее мертв, чем жив?»
Игорь Моисеевич в своем вступительном слове точно охарактеризовал доклад и его проблематику. Сразу скажу, что обсуждать этот доклад непросто. То, что в российском обществе и российской культуре существуют тенденции, противостоящие тупиковым сценариям развития, не вызывает сомнений. Такие тенденции — реально или потенциально — присутствуют в любом обществе в любой момент его эволюции. Проблема же в том, что в каждой точке исторического развития вес позитивных и негативных (тупиковых, деструктивных) тенденций различается, и это различие задано сложной мозаикой разнородных факторов. В нашем случае возникает вопрос: имеют ли позитивные тенденции, фиксируемые Алексеем Платоновичем, шанс на реализацию?
Андрей
Игорь Яковенко:
От их культурного качества я пока отвлекаюсь. Возвращаясь же к своему вопросу, скажу, что однозначно ответить на него мы не можем. Потому что у нас нет теории, позволяющей формулировать обоснованные предположения о будущем. Мы можем лишь рассуждать, опираясь в том числе на исторический опыт.
На первой странице доклада читаем: «В культуре ведь так не бывает, что что-то только умирает. Одновременно всегда нарождается и ее новое качество, которое претендуют на замену качества старого». Это верно, но это еще не значит, что претензия непременно окажется состоятельной. История человечества часто свидетельствует о другом.
Что нарождалось, скажем, в Речи Посполитой примерно в 1785 году, за десяток лет до полного распада государства? Были ли там конструктивные тенденции? Были, причем достаточно сильные. И они реализовалась в знаменитой «Конституции 3 мая» 1791 года. Конституции, отменявшей liberum veto и обеспечивавшей выход из исторического тупика, в который зашло польско-литовское государство. Это была победа тенденции, выражавшейся так называемой патриотической партией. Люди, любившие свою страну и понимавшие европейскую реальность, не только предложили, но пробили на уровне законодательного процесса документ, обеспечивавший Польше историческую перспективу.
Игорь Клямкин: То есть движение от выборной монархии и господства шляхты к европейскому абсолютизму?
Игорь Яковенко:
Да, «Конституция 3 мая» снимала безвыходную ситуацию, заданную тем, что любой депутат мог проголосовать liberum veto, блокируя любое решение сейма. Престол Речи Посполитой становился наследственным. Шляхта сохраняла господствующее положение, но право конфедераций, т. е. легальных военно-политических союзов для борьбы с королевской властью в случае нарушения ею шляхетских прав и вольностей, отменялось. Тем самым решались главные проблемы, стоявшие перед польско-литовским обществом. Это, кстати, была вторая писаная Конституция в мире и первая в истории Европы, если не считать «Конституцию Запорожской Сечи Пилипа Орлика» 1710 года.
А чем все кончилось? Кончилось все это поражением. Польские магнаты Потоцкий и Ржевуский пошли на прямое национальное предательство, обратившись за помощью к императрице Екатерине II. Они основали так называемую Тарговицкую конфедерацию против «Конституции 3 мая», а русские войска обеспечили этой конфедерации победу. Результатом же стал второй раздел Речи Посполитой, за которым в 1795 году последовал ее третий раздел, означавший ликвидацию государства.
Думаю, что история эта в высшей степени поучительна…
Игорь Клямкин: Решающую роль здесь сыграл все же внешний фактор. В чем поучительность?
Игорь Яковенко:
Внешнее вмешательство стало ответом на запрос, шедший изнутри. Оно оказалось возможным потому, что в критический момент в польском обществе и в польской культуре не оказалось консолидирующего начала. Эта история показывает, что бывает такое состояние государства и социума, в котором доминирует необратимая тенденция деградации. И в таких случаях исследование любого позитива представляет чисто академический интерес. Проблема не в том, чтобы установить, есть ли тенденция, противостоящая движению в тупик, а в том, чтобы ответить на вопрос: пациент скорее жив, чем мертв, или скорее мертв, чем жив?