Куда я смотрю во время грозы
Шрифт:
Я вышла из тебя.
И теперь я в этой крохотной квартирке на девятом этаже дома на краю города, у большого завода. На этом брошенном на пол матраце, в пыли и бетоне.
Теперь я живу здесь.
Я дома.
Глава 2
Я ненавижу здесь всё.
Но пытаюсь убедить себя в том, что это глава книжки о независимой и красивой девушке, которая много лет несла воспоминание о нежности, а потом сбежала.
Из последних сил спускаюсь в парикмахерскую, что слева от подъезда, и за десять минут обриваю
Как и в предыдущий раз, я говорю себе, что в этот раз все получится. Я справлюсь. Мне просто нужно обнуление.
Как будто если я обрезаю волосы, то жгу мосты, соединявшие меня с болью. В том числе с физической.
***
Кровотечение продолжается вторую неделю. Без перерывов.
За два визита к врачам я начинаю кое-что понимать.
Например, что я спала несколько лет и вдруг, открыв глаза, узнала, что давным-давно родилась женщиной. Обидно, что я узнаю об этом, лишившись покоя из-за агрессивного и беспощадного проявления болезни. Но, видимо, со мной сейчас нужно так.
––
Когда я впервые увидела кровь на белье, меня охватила радость.
И меня не смутило, что менструация закончилась неделю назад – ровно в свой срок, как часы.
Сложно объяснить это контекстное несовпадение. Но я помню, что радость была.
Я могу это утверждать, поскольку чаще забываю подробности события, чем чувства, с ним сопряженные.
Так вот, эта радость была как ощущение, что что-то меняется, что-то происходит. Возможно, это глубокое доверие динамике жизни как большой движущей силе, непременно приводящей туда, куда и нужно на самом деле, вне зависимости от того, какой путь проделан и в каких условиях. Пластичный мозг «alien in New York».
––
В первый раз гинеколог просто поставил меня в известность, что если не сделать операцию в ближайшее время, то не будет не только детей, но и меня самой.
Я сидела в холодном кабинете на полотенце, без трусиков. А пожилая женщина в очках смотрела на лист с анализами и пыталась быть конструктивной. Обстоятельной. Дистантной. Твердой.
Как будто то, что я сейчас позволила ей залезть в свое тело, не имеет никакого значения.
Это никак не повлияло на наши отношения. Мы не стали от этого ближе и роднее. У нее не было такой цели – узнавать, как лучше обо мне позаботиться. Она здесь для другого.
А для чего ты здесь?.. ты, столько лет отдавшая изучению вопроса? сделало ли твое испытание тебя добрее и терпеливее, мудрее и проще? осталась ли в тебе та, которая обнимает близкого и нуждающегося в тебе человека? смогла ли ты оставить лишнее и увидеть другого в его беспомощности и страдании души? прощаешь ли ты себе, прощаешь ли другим?
Она протянула мне направление в больницу и еще раз повторила, что важно принять решение как можно скорее.
Мне и самой хотелось видеть это именно так: это вопрос жизни и смерти. Бытия и небытия. Не просто – «у вас не будет детей», а именно – «не будет вас».
Всё во
––
Я уже знаю, что никакой операции не будет.
Я остро чувствую это в больнице, когда смотрю в равнодушные белые лица. Вот они смеются над чем-то, потом поворачиваются ко мне, нехотя отрываясь от своей настоящей жизни, и спрашивают: «Что вам, девушка? Подождите за дверью. Мы вас вызовем».
Я слышу, как пульсирует в теле моя злость, я взрываюсь, потому что больше не могу терпеть это. Не могу проходить через это одна.
Я хочу, чтобы кто-то заметил, что я здесь есть, что я пока еще жива, что моя матка горит огнем. И пока это огонь жизни. Я ору. Я ору, пытаясь заставить их оторваться от столь приятного смеха и разделить со мной страх.
«Я боюсь, понимаете?! Я боюсь, что, если вы сейчас не скажете мне более-менее человеческих слов о том, что я не одна, о том, что обо мне позаботятся, я просто умру. Умру прямо здесь, возле вашего кабинета, в этом сраном коридоре, заполненном ужасом женских глаз и тугой джинсой.
Я растекусь огромным пятном по всей этой больнице, оставляя только волосы, которые, словно рваный парик, будут блестеть посреди этой лужи кровавой боли вместе с бешеным взглядом валяющихся рядом с ними глаз. И они будут голубыми, эти глаза, потому что мы часто рождаемся с голубыми. И, по-моему, умираем тоже».
В реальности меня хватает лишь на бессмысленный и бессвязный визг о том, что я жду приема уже три часа, хотя пришла к кабинету первой.
Мне недовольно показывают на дверь, приговаривая, что я «здесь не одна».
Туше.
***
Возвращаясь из парикмахерской, сажусь на матрас и пытаюсь смотреть в одну точку. Увы, это больше невозможно.
Коньяк, видимо, исполнил своё.
Из 180 градусов я вижу только левую часть перед собой. Правая покрыта белой пеленой, как будто запорошена снегом.
8 декабря. Ни одной снежинки. Ирония.
Стопроцентное зрение стало покидать меня в третьем классе. Меня потихоньку сажали все ближе и ближе к первой парте, и вот я уже за ней. Очки я надела спустя пару лет. Последние годы я чаще хожу без них. Говорят, от них зрение только портится. Да и на что смотреть?..
Интересно, что бы сказали окулисты сейчас? Как вообще можно не видеть части пространства перед собой? Я вращаю глазами, поворачиваю и наклоняю голову, пытаясь заглянуть за то белое покрывало, которое теперь отделяет меня от мира. Ничего не выходит.