Кудесник
Шрифт:
Бальзамо был настолько уже образован, настолько начитался кой-каких книг и наслушался рассказов умных людей, что понял сразу, где он находится. Это была лаборатория ученого, по всему алхимика или астролога, гадателя судеб человеческих, «борца с сокровенной наукой», повторил он невольно накануне слышанные от незнакомца слова.
Комната была завалена и заставлена сплошь всевозможными, самыми диковинными предметами. Пропасть столов и шкафов были покрыты громадными фолиантами и сотнями книг. Все, что было тут, перепуталось вместе. Склянки всевозможных размеров, от крошечных до аршинных бутылей, с разноцветными жидкостями, от черной до ярко-красной
Вместе с неприятным чувством смущения в молодом человеке, однако, была и доля довольства. Этот новый знакомый оказался действительно тем, что предугадывал юноша. Он не заурядный лекарь, моритель народа — он действительно нечто вроде колдуна. Встреча теперь, в его положении, с подобной личностью для него, не знающего куда деваться, что делать, за что взяться, была опять-таки удачей, подарком фортуны.
— Оробели и вы… Стыдно! — вывел его из оцепенения знакомый голос хозяина.
Он взял гостя за руку и повел за собой в другую горницу, меньших размеров, но зато светлую, чистую, где был только один дубовый стол и два высоких дубовых кресла. На столе горел канделябр о трех свечах, и бронзовое изображение этого канделябра не понравилось юноше: какое-то подобие сказочного гнома, горбатого и кривоногого, с бородой до колен, держало тресвечник.
Хозяин усадил гостя, и началась беседа, продолжавшаяся почти до полуночи. Бальзамо почти не говорил, а только слушал и слушал с трепетом каждое слово, с затаенным вниманием.
— Знаете ли вы, из чего делается хлеб? — спросил его наконец хозяин.
— Да… Из муки.
— А мука?
— Из зерен, растущих на земле.
— Откуда берутся эти зерна?
— Они вырастают.
— Каким образом земля, получая зерно, дает растение и плод?
— Не знаю… Но этого никто не знает: это тайна природы.
— Но этой тайной природы пользуются, однако, люди: сеют, жнут, приготавливают муку, а из нее хлеб, которым все живы?
— Да.
— И добывание хлеба считается самым простым явлением?
— Да, конечно….
— Каким образом приготовляется вино и из чего?
— Из винограда.
— Каким образом виноградная лоза дает плод, из которого делается напиток, имеющий свойство веселить людей, а при злоупотреблении делать их несчастными? Откуда берется опьяняющее свойство этого напитка?
— Не знаю.
— Скажите мне, из чего состоит богатство человека, и при этом большей частью — счастье земное?
Бальзамо не понял вопроса.
— Что кумир людей, чему они поклоняются, чего каждый жаждет иметь больше в своих комодах и сундуках?
— Денег… — улыбаясь, произнес Бальзамо.
— Из чего делаются червонцы?
— Из золота.
— Из золота. А из чего делается золото?
— Оно добывается. Его производит земля; человек только пользуется этой добычей.
— А можно ли делать золото хотя бы, ну, вот, из золы или из какого-нибудь
— Говорят алхимики, что можно… но я не знаю.
— Верите ли вы в возможность этого?
— Нет. Я думаю… Не знаю.
— Вы не верите. Имеете решимость ответить глупым ответом.
Бальзамо смутился и не знал, что сказать.
— Вы этого не понимаете, с этим положением я согласен. По-вашему, это невозможно? Почему же, когда вы видите поселянина, швыряющего, как бы зря, земле горсти семян, вы не считаете его безумным! Вы знаете, что нечто чрезвычайное, великое, тайное сотворит свое, соделает свое дело. Вместо этих разбросанных зря семян явится поле, покрытое хлебом, которое возвратит ему его зерно с десятком в придачу. Этому вы верите, потому что есть тайны природы, которых вы объяснить не можете, но которые тем не менее существуют. Почему же вы не хотите допустить, что те же тайные силы природы, когда ими овладеешь, дадут возможность простому смертному из трех червонцев, расплавленных в огне, сделать сотни и тысячи таких же червонцев.
— Я этого никогда не видал, я только слыхал об этом, но если бы я хоть раз увидел, — восторженно воскликнул Бальзамо, — то, конечно, всю мою жизнь посвятил бы науке и тому, чтобы осчастливить тысячи бедных людей!
— Первому верю, второму не верю, — холодно произнес незнакомец. — Ну, да не в том дело! Хотите ли вы быть моим учеником, и я научу вас производить золото точно так же, как крестьянин производит поле, покрытое хлебом?..
Бальзамо, конечно, отвечал восторженным согласием и клялся на все лады в вечной благодарности и в соблюдении тайны.
— Клятвы ваши мне не нужны, мне нужно одно: слепое повиновение моим приказаниям. Находите ли вы в себе достаточно решимости, чтобы исполнить все, что я прикажу вам?
— Конечно, сто раз да.
— Хорошо. В таком случае на днях вы исполните мое первое приказание. Вы отправитесь в порт и заплатите на корабле, отправляющемся через неделю в Александрию, за два места: за себя и за меня. Мы едем в Египет.
Молодой человек выпрямился на своем кресле и, несколько смущенный, молчал.
— Вот видите, первое же приказание мое вы уже боитесь исполнить.
— В Египет?.. Ведь это такая страшная даль!.. Простите меня, но я невольно смущен… В Египет… Если бы вы сказали: к берегам Франции, Испании… Но в Египет, воля ваша, страшно…
— В таком случае далее нам не о чем и говорить. Теперь уже поздно, и вам пора домой.
— Нет, погодите… Дайте подумать… — заторопился молодой человек.
— Думать нечего. Верите вы во все, что я говорю? Верите ли вы в меня и мое могущество или не верите? Если не верите, нам нечего делать, нечего и беседовать. Мы разойдемся, как сошлись. Если вы верите — то что же нам Египет! Весь мир, вся эта маленькая планета, именуемая землей, принадлежит тому, кто поработит себе ее сокровенные тайны и силы, неведомые людям… Итак, я жду вашего ответа — едете ли вы со мною в Египет?
— Еду, — ответил Бальзамо, но тихо, робко, едва слышным шепотом.
И пока он говорил это слово, он думал:
«Что ж! Ведь не на краю же света этот Египет? Недели две пути… Ведь можно оттуда и возвратиться… А мне делать нечего: потерянный мною на Египет год или даже хоть более года дадут там, в Палермо, время улечься злобе кладоискателя. Мне можно будет вернуться прямо домой».
Через пять дней после этой беседы алхимик и его юный друг входили на палубу корабля, поднимавшего якорь.