Кудесник
Шрифт:
Он знал только одно, что Калиостро с женой, графиню Ламот и Вильета — всех выслали уже вон из столицы. В 24 часа времени они собрались и выехали.
Однажды, через неделю после его приключения, среди дня, Эли быстро вошла
— Курьер из дворца, — выговорила Эли дрожащим голосом и, чувствуя, что не устоит на ногах, опустилась на диван около жениха. Лиза стала на колени около них.
На письме был адрес:
«Поручику Лейб-гвардии Ее Величества графу Алексею Григорьевичу Зарубовскому».
Молодой человек вздрогнул, двинулся и опять опустился на диван, замирая всем существом. Дрожащими руками развернул он письмо и прочел:
«Любезнейший и благороднейший государь мой! Сим извещаю, что Царица повелевает в наказание за ваши преступления служить тебе в рядах ее гвардии впредь до особого разрешения ехать в Гишпанское королевство. Я же со своей стороны предлагаю в обстоятельствах тебе известных отправляться в свой дом, чтобы самолично, по долгу христианскому и родственному, каковой обычай указует, благочинно приступить к похоронам покончивших живот свой, ваших малолетнего дядюшки и деда. А за сим, войдя во владение всем имуществом, представиться имеете ко двору Ее Величества
К тебе сердцем благосклонный князь Григорий Потемкин».
— Эли! Лиза! — едва слышно прошептал Алексей, но не мог говорить…
Девушки увидели, догадались, что беды нет. Когда же Алексей перевел им письмо Потемкина, они обе бросились на молодого человека, душили его в объятиях, целовали его и целовались между собой.
Через неделю после этого памятного в жизни дня Алексей, похоронив двух графов Зарубовских, старика и младенца, проводил в путь графиню, почти обезумевшую от постигшего ее удара.
Графиня поехала в дальнюю вотчину, перешедшую ей во владение как седьмая часть имущества покойного мужа.
В то же время сестра и невеста Алексея переехали на жительство в большие палаты, где все ликовали, несмотря на недавние похороны.
На второй день Пасхи молодой гвардеец граф Зарубовский представился монархине вместе с сестрой и невестой.
Он с волнением и слезами восторга благодарил царицу за милостивый суд и прощение невольного преступления…
— Нет, граф… Не я тут главным судьей была! — задумчиво произнесла государыня, — это был суд Божий!
1885