Кудесник

Оуэн Рут

— Какой еще десерт? — спросил Иэн, теперь уже полностью сбитый с толку. — Вы не предлагали мне десерт.

— Черт тому свидетель, не предлагала, — согласилась Джилл, и ее карие глаза расширились от гнева. — А я-то гадала, почему это вдруг вы так заинтересовались моей деятельностью в области охраны окружающей среды. Теперь мне ясно. Вы решили, что, умаслив меня и пропев дифирамбы вашему симулятору, вы сможете заполучить меня по-быстрому. Так вот, я не из тех женщин, доктор Синклер. — Тут она направилась к столику и схватила обе чашки — в форме морской коровы и в форме панды — зажав их обеими руками, словно желая уберечь от его прикосновений. — Если вы так жаждете воспроизвести наши ощущения, то почему бы вам не пойти поцеловаться

с доктором Миллер?

Язвительные замечания по поводу доктора Миллер наконец-то открыли глаза Иэну, что именно она думает, — однако, каким образом на базе его вполне логичных соображений она пришла к подобным выводам, находилось вне пределов его разумения.

— Миз Полански, да неужели вам пришло в голову, что я жажду вас поцеловать?

Вместо того, чтобы успокоиться, Джилл после этой реплики еще более расстроилась. Не говоря ни слова, она повернулась к гостю спиной и направилась в кухню.

“Зараза чертова, ну что я сказал такого?” — недоумевал Иэн, поднимаясь с дивана и следуя за Джиллиан. Он остановился на пороге и начал наблюдать за тем, как она осторожно поставила чашки в форме животных в раковину и пустила воду. Непонятным ему самому образом взгляд его устремился на ее руки и стал бессознательно изучать подсознательно грациозные ее движения, вбирать в себя внимание и заботу, с которыми она относилась даже к этим глупым игрушкам. Это было так на нее похоже: с глубочайшим уважением относиться даже к самым мелким и неважным проявлениям бытия. Чашки, морские коровы, приблудные кошки — все они могли рассчитывать на заботу и внимание с ее стороны. Но это не распространялось на ученых, обладающих добрыми намерениями, но не умеющих правильно выражать свои мысли.

Он прокашлялся и вдруг почувствовал себя неловко, точно подросток.

— Миз Полански, я не умею говорить красиво. Мастером красноречия я никогда не был. И если я вас чем-то обидел, то мне на самом деле жаль…

— Это неправда.

Какое-то мгновение он полагал, что она имеет ввиду его извинения.

— Прошу прощения?

— Это неправда, — тихо повторила она, продолжая мыть чашки. — Не знаю, чего вы обо мне наслышались, но то, что вы обо мне думаете, неправда.

Поскольку Джиллиан склонилась над раковиной, Синклер не видел выражения ее лица. Но безвольно опущенные плечи сказали ему больше, чем могли сказать слова. Иэн знал, что он не из тех, кто проникается сочувствием к кому попало по любому поводу, но безнадежность и одиночество, читавшиеся в позе Джиллиан, глубоко его тронули. Значительную часть своей жизни он прожил один и знал, какое это тяжкое душевное бремя. По до этой минуты он и не предполагал, что открытая в общении с людьми, пользующаяся всеобщим вниманием Джиллиан может страдать от одиночества и неуверенности в себе.

— Миз Полански, — заговорил он, как и она, приглушенным голосом, — единственное, о чем я сейчас думаю, — это о том, что не имею ни малейшего понятия, что именно вы хотели сказать. Что для сегодняшнего вечера, — добавил он с горькой усмешкой, — является скорее правилом, чем исключением.

Она бросила на него взгляд через плечо, и взгляд ее был пуглив, как у осторожной оленихи. Он вспомнил последние мгновения, проведенные ими в киберпространстве, когда она поравнялась с ним в разорванном платье, со множеством колючек в волосах, пахнущая мохом и глиной. Он тогда воспринял ее как лесную нимфу, сказочное создание, живое и огненное, как неуловимую мечту. А теперь, уже в этом повседневном мире мыльного порошка и кофейных чашек, он вновь поймал себя на том, что смотрит прямо в глаза этой самой лесной нимфы — или, точнее, в глаза, которые можно было бы счесть глазами лесной нимфы, если бы они не были затуманены подозрительностью и недоверием.

Что-то екнуло у него под сердцем. Несмотря на общественный ныл и готовность смело выступить на защиту, с ее точки зрения, правого дела, Джиллиан Полански была столь же тонка и

нежна, как кружева с изнанки. Синклер не раз видел, как жесток может быть мир к существам хрупким и неординарным, но он никогда еще не видел более трагического выражения глаз, не встречался с человеком, чья душа до такой степени боится, как бы не выявилась ее истинная натура. Он задумался, кто же выучил ее быть до такой степени осторожной, и тут на него нахлынула такая могучая волна гнева, что он чуть не вздрогнул.

— Извините, — с хрипотцой проговорил он, даже не зная, за чье он извиняется зло. — У меня и в мыслях не было сделать вам больно.

Взгляд ее на некоторое время задержался на нем. Затем рот ее сложился в робкую полуулыбку, от которой сердце его словно связали в узел.

— Примите и мои извинения. Мне не следовало делать поспешные выводы, будто вы что-то от меня хотите. — И она вновь повернулась к раковине, дополаскивая чашки. — То есть, я хотела сказать, что всем известно, что вас интересует только наука.

“Не всегда, миз Полански”. В роли Вершителя Судеб он завоевал репутацию безразличного стоика. Но под бесстрашной оболочкой билось сердце нормального мужчины с горячей кровью и жаркими желаниями, как и у остальных особей рода человеческого. Другое дело, теперь он намеренно уводил в тень эту часть своей личности, ибо когда он позволил сердцу взять верх над разумом, это чуть не погубило всю его жизнь. И все же его физическая суть рвалась к самоутверждению, как правило, в самые неподходящие для этого моменты. Например, во время медленного танца на вечеринке у Гриффита. Или сейчас. Как он ни старался, но никак не мог отвести взгляд с ротика сердечком и думать о его обладательнице миз Полански нечто весьма ненаучное.

Когда они вышли из симулятора, шок возвращения в реальный мир вычеркнул из памяти подробности поцелуя. Событие это припоминалось им визуально, как немое кино, ибо в банке его памяти отсутствовали дополнительные компоненты, как-то звук, ощущение и вкус. Ему и раньше доводилось частично терять киберпространственные ощущения, но еще ни разу эта потеря не воспринималась им столь остро.

До этого момента он не задавался вопросом, какие именно мотивы побуждали его воссоздать поцелуй. Но глядя на ее мягкие, призывные губы, он почувствовал себя весьма неловко, заподозрив, что в его соображениях таилось нечто подспудное. А после того, что он мгновением ранее заметил в ее глазах, ему бы не хотелось давать ей дополнительный повод не доверять кому бы то ни было. Возможно, то, что она встретила его отповедью, — к лучшему.

— О’кей, — внезапно заявила она.

— О’кей по поводу чего?

— О’кей, я вас поцелую.

Иэн потрясенно поглядел на нее. На какой-то миг ему представилось, что он опять попал в симулятор, а Паркер навел на него реалии, пока он не следил за ним.

— Но вы только что сказали…

— Мне известно, что я только что сказала, — перебила она, вытирая руки полотенцем. — Но до меня дошло, что вы были правы, когда сказали, что это важно для науки. И потом, если я не сделаю этого, то буду все время ломать себе голову над тем, было ли то, что я испытывала в симуляторе… ну, в общем, я все время буду ломать себе голову. И в конце концов, — добавила она, пожимая плечами, — ведь речь идет всего лишь о каком-то вшивом поцелуе.

Вшивом поцелуе?

Вшивом? В памяти Иэна поцелуй запечатлелся как нечто туманное, но в одном Иэн был уверен: столь уничижительного определения этот поцелуй не заслуживал. Он припомнил, как наслаждался поцелуем он. Он припомнил, как наслаждалась поцелуем она. Закончившийся катастрофой брак с Самантой в значительной степени подорвал его веру в себя — как в ученого, так и в мужчину, но ничто ни в этом, ни в виртуальном мире не переубедит его, что поцелуй, которым он одарил в киберпространстве Джиллиан Полански, был первоклассным во всех отношениях.