Кудеяр
Шрифт:
— Какое знамение, Семён?
— В Трофимов день [50] незадолго до приезда князя Шуйского в Запсковье сильный пожар приключился.
— Оттого и запустение в нашем граде, — вмешался в разговор коротконогий Якушко, — мастеровые люди потихоньку перебираются в другие города. Посад ныне совсем опустел — кому охота труды рук своих задаром ворам отдавать? Торг оскудел, а всё отчего? Оттого что люди наместников сами торгуют, а псковским людям, владеющим таким же товаром, торговать не
50
19 сентября.
— Хорошо бы только торговали, — заговорил Алексей Глаголь, — а то ведь как тати грабят приезжающих на торг пригорожан. Охота ли тем во Псков на торг ехать? Рыба ищет где глубже, а торговый человек — где лучше. Оттого дороговизна страшенная, ни к чему не подступись. От такого насильства и татьбы многие люди с посада разошлись по другим городам. Тем же, кто остался, совсем житья не будет, ведь с оставшихся посадских людей наместники и их тиуны корм свой, а праведчики и доводчики — побор взимают сполна.
Яков нерешительно переступил с ноги на ногу. — Что же нам делать-то? Может, тоже в бега удариться?
— Ну нет! — решительно возразил Останя. — Не так уж много у нас добра осталось, да и то бросать жалко. Нужно бы нам наших наместников немного приструнить.
— Их приструнишь! Да они кого хошь словно вошь раздавят.
Семён Высокий почесал в затылке. Понизив голос, он обратился к товарищам:
— Я так разумею: нужно нам всем сговориться да подать великому князю челобитную на наместников.
— Так ведь великий князь мал, что он сделает с этим вором Шуйским?
— Твоя правда, Останя, — великий князь и в самом деле мал. Так ведь ныне при нём Иван Бельский всем справует, ему и нужно подать нашу челобитную. Слышал я, Бельский не больно честит Шуйских из-за того, что те сослали его на Белоозеро.
— Так что же он их терпит, а не посадит за сторожи?
— Сил, видать, маловато. Род Шуйских велик и влиятелен, с ними так просто не сладить.
— Ты, Семён, сказывал: следует нам подать челобитную на наместников великому князю. Так ведь не от себя же только мы её напишем?
— Челобитная должна быть от всех псковичей, а чтобы великий князь внял нашей просьбе, надобно привлечь на свою сторону и псковских бояр.
— Вряд ли бояре станут писать челобитную, они одно ведают — Шуйскому поминки таскать да друг на друга ябедничать.
— И среди бояр немало недовольных наместниками, взять хоть Соловцова Фёдора Леонтьевича. Всюду открыто говорит он о неправдах, чинимых ими.
— Соловцова за правду все псковичи почитают, нужно бы к нему пойти посоветоваться насчёт челобитной.
В доме псковского наместника Андрея Михайловича Шуйского весёлое гулянье. Хозяин дома, развалившись, сидит на лавке в красном углу. В палате душно, остро пахнет вином. Влажной рукой
— Тебе, Андрей Михалыч, — льстиво говорит ему тиун Мисюрь Архипов, — не во Пскове, а в Москве бы быть наместником.
— Будем, Мисюрь, и в Москве, дай времечко — крепко посчитаюсь я с Иваном Бельским!
— Ох и повеселились бы мы в Белокаменной! А тут что? Чуть пошарили по торгу — весь торг разбежался, потешились в посаде — посад будто ветром сдуло. И все псковичи, словно волки голодные, на нас смотрят.
— Я их научу, как надлежит смотреть на боярина Шуйского! Избалованы псковичи вольницей, да мне всё нипочём, всех в бараний рог согну!
Андрей Михайлович с силой ударил по столешнице. Спавший на противоположном конце стола Юшка Титов открыл один глаз, пристально посмотрел на боярина, широко зевнул и тихо проговорил:
— Слышал я ныне, как псковские иконописцы на весь торг супротив тебя, Андрей Михалыч, речи вели. А потом пошли к боярину Соловцову.
На лице наместника возникла злая усмешка.
— Долго ли они были у Соловцова?
— Долго, боярин, я уж закоченел весь, их ожидаючи. Вышли иконописцы от Соловцова затемно и всё о чём-то лопочут. Я незаметно пошёл за ними следом, чтобы проведать, не замышляют ли они чего худого супротив тебя. Слышу, говорят о какой-то челобитной великому князю.
— Всё поведал?
— Всё, боярин.
— Плевал я на их челобитную! Великий князь мал и несмышлен, не ему указывать нам, Шуйским, что мы должны делать. А боярин Соловцов дюжа мне не нравится. Все прочие бояре поминки несут, а он, видать, и не помышляет почтить поминками наместника.
— Он не только поминки не приносит, но и хульные речи о тебе всюду говорит.
— Вон как! Так мы заставим многодумного боярина чтить наместников. Ты, Юшка, ступай на кладбище, раскопай свежую могилу, исколи рогатиною мертвеца и…
Юшка понимающе кивнул головой.
Утром ключник боярина Соловцова Аким вышел на двор, чтобы выдать кухарке съестные припасы, и обомлел: на крыльце лежал труп мужика, весь изуродованный — глаза выколоты, уши отрезаны, нос обрублен, зубы разбиты, всё тело изранено то ли ножом, то ли мечом. Ключник сразу сообразил, в чём дело. С приездом нового наместника во дворах знатных, но строптивых псковичей стали находить изуродованные трупы. Теперь, выходит, и до его хозяина Фёдора Леонтьевича добрались. Не миновать беды!
«Что же делать-то? Бежать к боярину и разбудить его? А вдруг, пока я стану будить его да сказывать, что случилось, кто-нибудь увидит мертвеца и донесёт наместнику? Лучше я наперёд спрячу его в амбаре, а уж потом доложу боярину».
Аким подозрительно осмотрелся по сторонам. Было раннее утро, на занесённой снегом улице не видно ни души. Ключник немного успокоился, рукавом смахнул пот со лба. Подхватив мертвеца за плечи, он втащил его в амбар, сунул в щель между клетями, прикрыл сеном.