Кухонный бог и его жена

Тан Эми

Я рассказываю тебе об этом так, как рассказывала моя кузина. Так что я не знаю, действительно ли ее муж был тем, кем она его считала. Может, она использовала это слово потому, что в те времена у нас еще не было слова «гомосексуал». Если мужчина не обзаводился семьей, вокруг все начинали шептаться, что он цзыбуюн. О женщине, которая не выходила замуж, так не говорили. Для женщин было другое слово, только я уже забыла, какое.

Так что Пинат стала женой-ширмой.

— Через год его мать заставила меня уехать и спрятаться

на пять месяцев, — сказала она.

Мне нельзя было ни с кем видеться. А в конце этого срока свекровь представила всем новорожденного мальчика. Мне пришлось притворяться, что это мой сын. Но, признаюсь, мне никакого дела до него не было. У меня вообще пропал интерес ко всему, даже к красивой одежде, потому что она ничего не значит.

Я тут недавно прочла, что мы живем в мире, где нас окружает одна фальшь. Так вот, это точно про мою прошлую жизнь. А общество любит замазывать яркими красками гнилую суть бытия.

Ой! Когда она это сказала, мне показалось, что прозвучал революционный лозунг. Но со мной говорила прежняя Пинат, которую я знала с детства: гордая, упрямая, всегда стоящая на своем, но пользующаяся чужими словами и идеями.

— Как же тебе удалось освободиться? — спросила я.

— Помнишь девочку, Крошку Ю, которая училась с нами в одной школе?

Я кивнула. Конечно, я ее помнила, эту шаловливую девчонку, которая меняла местами нашу обувь, пока мы спали. Какой переполох воцарялся наутро!

У каждой девочки вместо пары была одна большая туфля, другая маленькая, или две левых, или две правых. Пока мы их разбирали, обязательно опаздывали на занятия. Ох уж эта девчонка!

— Это она помогла мне уйти от мужа, — сказала Пинат.

— Крошка Ю?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответила кузина. — Прошло четыре года со дня моей свадьбы с этим пету-куром, и все это время его мать клевала меня не переставая. Я думала, как, оказывается, легко разрушить свою жизнь без всякой надежды ее восстановить.

— Я чувствовала то же самое, — сказала я. — Точно то же самое.

— Я вспоминала о молодости, — продолжала она. — О своих мечтах.

— О надеждах и невинности, — подхватила я.

— Дай мне закончить, — осадила она. — В общем, с этим чувством в душе я решила съездить в школу и навестить наших учителей. Поехала — и встретила там сестру Момо. Помнишь ее? У нее еще были разные ноздри, большая и маленькая?

Я кивнула:

— Она всегда была очень строгой.

— Сестра Момо стала директрисой. Она захотела показать, сколько денег жертвуют школе, и повела меня в новую библиотеку и в новую часовню, где был витраж с изображением младенца Иисуса. А потом она привела меня на небольшое кладбище. Помнишь, как сестра Момо отправляла нас на кладбище, когда мы не слушались? Она думала, что мысли о загробной жизни нас напугают и мы будем вести себя лучше. На кладбище оказался новый фонтан: вода лилась изо рта ребенка. Любуясь им, я заметила маленькую плиту с именем Крошки Ю. Я была так потрясена, будто увидела саму Крошку Ю, обратившуюся в камень.

«Что произошло? Что случилось?» — стала я спрашивать сестру Момо.

И она рассказала: «О, это очень грустная история. В первый же год замужества она внезапно умерла, от несчастного случая».

Сестра

Момо не сказала, о каком несчастном случае идет речь, но я стала подозревать неладное. Почему ее похоронили здесь, на школьном кладбище? Ведь муж должен был похоронить ее на своем семейном кладбище. Когда я сказала об этом сестре Момо, она ответила: «Она много лет была счастлива здесь. Поэтому ее мать и подумала, что ей бы понравилось в окружении других счастливых девочек». Такое объяснение меня не убедило. Задумавшись об этом, я будто услышала голос, который шептал мне: «Разберись в этом!» Я тут же попросила у сестры Момо адрес родителей Крошки Ю, чтобы выразить им соболезнования. Не знаю, зачем я это сделала, я была сама не своя. Меня словно что-то подталкивало.

Сразу же после школы я отправилась в дом Крошки Ю. Там меня ожидало второе потрясение. Оказывается, она была родом из бедной семьи, в отличие от большинства наших девочек. А семейное гнездо оказалось двухкомнатной квартирой на втором этаже старого здания. На этаж выше нищеты. Вообще-то вся семья состояла из овдовевшей матери. Оказывается, она получила небольшое наследство от дядюшки и потратила его на обучение Крошки Ю и приданое для нее. Так что все ее надежды были вложены в ее дочь и теперь сгинули после одного-единственного года замужней жизни.

— Ай-ай-ай! — воскликнула я. — Какая грустная история!

— Ты еще не всю ее услышала, — сказала Пинат. — Мать Крошки Ю была так рада меня видеть! Ей казалось, что все забыли имя ее дочери. А никто не говорил о ней потому, что она погибла вовсе не от несчастного случая. Она наложила на себя руки.

— Самоубийство!

— Мать Крошки Ю сказала, что семья ее мужа довела ее до этого шага. Я вся дрожала, когда об этом услышала, потому что в то утро сама думала о том, чтобы покончить с собой, если не найду способа расстаться с мужем в ближайшее время.

— У меня тоже бывают такие мысли, — прошептала я.

— Мать винила и себя тоже, — продолжала Пинат. — Потому что это она договорилась о браке. Жених был племянником подруги их родственницы. Его семья жила в деревне неподалеку от Сучжоу. Матери невесты сообщили, что молодой человек занимает крупную должность в отцовском бизнесе по изготовлению лапши.

Впервые она увидела будущего зятя только на свадьбе, и он показался ей каким-то нервным. Ему надо было все время напоминать, куда идти, что говорить. Он то хихикал, то хохотал невпопад, и мать Крошки Ю думала, что он просто пьян. Оказалось, он не был пьяным. У него был разум ребенка! Он все еще мочился в постель и плакал, когда поднимался сильный ветер. Он считал Крошку Ю своей старшей сестрой.

Когда Крошка Ю приехала к матери и стала просить помочь ей разорвать брак, мать сказала, что ее жизнь могла сложиться куда хуже. Семья мужа хорошо относилась к ней, она ела досыта. К тому же муж, хотя и дурачок, мог иметь детей. Он уже сделал ребенка одной деревенской девушке.

Вот мать и велела Крошке Ю: «Будь хорошей женой и старайся угодить получше». И дочь вернулась в дом мужа, забралась на дерево в саду, привязала веревку к ветке и своей шее и спрыгнула.

«Целый год я не могла думать ни о чем другом, кроме как сделать то же самое», — сказала мне ее мать.