Кукла колдуна

Лайм Сильвия

— Во мрак лекаря, — чуть хрипло ответил он. — Я хочу отдохнуть. Но если ты не прекратишь ёрзать, обещаю, отдохнем мы ещё не скоро.

Я прикусила губу, не понимая, то ли хочу, чтоб он привел свою угрозу в действие, то ли мой организм уже на последнем издыхании.

— Надо позвать, и не спорь, — выдохнула, слезая, и что-то внутри меня отчаянно ругалось.

Когда немного смущённый доктор, поохав, сделал перевязку и как можно быстрее убрался восвояси, я укрылась одеялом возле рыцаря, впервые в жизни обнимая мужчину в своей кровати. Перед сном. Хотя на самом

деле поспать нам сегодня почти не светило.

Мне было хорошо. Ослепительно хорошо рядом с Дайреном. И от этого становилось еще страшнее. Потому что на самом деле у нас не могло быть совместного будущего. И тому было несколько причин.

Например, сколько времени пройдет, прежде, чем следующая фуриянка догадается о моей природе? Сколько еще человек придется убить, чтобы скрыть правду? И сколько месяцев пройдет до тех пор, пока Дайрену не надоест играть со мной, а меня окончательно не добьет мысль, что мой брат мертв, а я живу практически с его убийцей?

Сейчас Кэльфиан жив, и это меняет дело. Я все еще надеюсь, что в наших судьбах что-то изменится, и мы снова будем вместе. Снова все станет как прежде.

Но надо смотреть правде в глаза, ничто уже не будет как прежде. И если я не освобожу брата, рано или поздно его смерть меня морально уничтожит.

Все это проносилось в голове со скоростью ураганного ветра. И как бы я ни старалась об этом не думать, теперь, после садов Медуз это было невозможно. Нельзя бесконечно отрицать очевидное. Я живу не в розово-карамельном мире с бабочками и волшебством. Я живу в мире жестоких фурий и рыцарей мрака. Темной магии и смерти.

Дайрен глубоко вздохнул. Я чувствовала, что мое мрачное настроение каким-то образом передалось и ему. А, может, все происходило в точности наоборот. И это я впитывала его эмоции, как губка. А он сжимал мою руку, глядя в потолок, и размышлял о чем-то, сжимая челюсти.

Хотела бы я успокоить его, расправить тонкую морщинку, пролегшую между бровей. Коснуться губ. Мягко, без того эротизма, что сжигал нас обоих, стоило оказаться рядом. Но вряд ли это что-то изменило бы.

— Знаешь, — вдруг проговорил он, и голос был под стать моим мрачным мыслям. — Наверно, если бы я был человеком, тогда то, что творится у меня внутри, можно было бы назвать любовью. Я мог бы любить тебя.

Все внутри меня замерло. Словно в огромном бушующем океане вдруг случился штиль. Не тот, от которого спокойная гладь красиво сверкает на солнце и радует глаз. А тот, от которого корабли навсегда застревают среди голодной пустыни воды.

— Разве ты не человек? — спросила тихо, тоже не глядя в глаза. Только наши с Дайреном кисти со сплетенными намертво пальцами сжимали друг друга будто в последний раз.

— Нет, — покачал головой он и медленно моргнул. Отклонил голову, демонстрируя черные линии татуировки на шее. — Вот это убивает во мне человека. С каждым днем все сильнее.

Я вздрогнула. Почему-то сейчас тонкие черты скорпиона показались мне как никогда прежде хищными. Заостренный хвост, опасно натуралистичное жало.

— Я мог бы любить тебя, — продолжал он, — но сейчас я чувствую

только помешательство. И пустоту. Я знаю, что уже не смогу без тебя. Не хочу представлять свою жизнь иной. Той, какой она была прежде. Ты сделала из меня что-то новое и обязана за это расплачиваться. Я не хочу даже думать о том, чтобы лишиться тебя. Ты — мое безумие. Моя личная тьма.

Дышать стало трудно. В глазах защипало. Я сжала его ладонь сильнее и выдохнула тихо:

— Я не тьма, рыцарь. Я — фея.

— Пусть, мне плевать, кто ты. Лишь бы ты была моей.

Он резко развернулся, нависнув надо мной тяжелой скалой, закрывающей солнце. А может, он сам был моим солнцем. Черным солнцем в мире фурий.

А затем наклонился и поцеловал. Властно, дико, собственнически. Почти болезненно сильно проникая в мой рот. Будто пытался окончательно доказать что-то.

Мы занимались любовью до самого заката. А потом и ночью тоже. Дайрен словно сошел с ума, и я вместе с ним. Будто страх расстаться раз и навсегда вскрыл нам обоим вены, снял кожу, заставляя чувствовать и желать друг друга болезненно сильно. Я выгибалась в его руках, стонала и просила ещё. Не могла остановиться и не хотела.

А Дайрен не выпускал меня. Снова и снова ласкал, доводил до умопомрачения, до почти болезненного экстаза. И сам тонул в этом безумии, впиваясь зубами в мою шею, с глухим рычанием кончая подо мной, на мне, захлебываясь дыханием, вздрагивая, снова и снова продолжая двигаться.

Это помешательство оказалось самым сладким в моей жизни. И его было слишком много во мне. Слишком много, но все еще недостаточно.

Только к концу этой ночи я стала понимать: просто мы оба до боли, до крика сквозь черное отчаяние хотели насытиться друг другом. Потому что оба понимали: у нас просто нет общего будущего.

Едва утро забрезжило первыми лучами, я проснулась. Дайрен еще крепко спал, но сегодня меня это мало волновало. Я неторопливо оделась, привела себя в порядок и даже попросила служанку принести завтрак на двоих. Когда все было готово, я съела яичницу, выпила сок с булочкой и села на кровать рядом со спящим мужчиной.

Он так ослепительно красив во сне. Брови не привычно сдвинуты, а спокойно расслаблены. Полные губы кажутся мягче, чем обычно.

Я провела рукой по его волосам, не стараясь быть особенно осторожной. Рыцарь дернулся во сне и медленно открыл глаза. В голубых радужках за сонным маревом что-то опасно блеснуло.

— Какого мрака ты будешь меня в такую рань, феечка? — прорычал он. — Я тебя точно отшлепаю, как только приду в себя.

Улыбка сама растянула губы. Я провела рукой вниз, поглаживая его щеку с легкой щетиной. Опустилась к шее, обводя пальцами скорпиона.

— Сколько тебе было лет, когда поставили эту печать? Ты помнишь тот день?

Мужчина удивленно посмотрел на меня.

Моя рука скользнула ему на грудь прямо к маленькому твердому соску. Пальцы очертили круг и сжались.

Дайрен медленно выдохнул и взглянул на меня безо всякого сна. Голубые кристаллы поблескивали темным огнем где-то в самой глубине.