Кукла советника
Шрифт:
– Лизарийка? – брезгливо пропищала какая-то леди в беличьем берете.
– Всего на четверть, – вскинулся Тимар. Даже я поверила, что он меня защищает.
– Вы похожи, – прищурилась госпожа Рушо. – Сколько тебе лет, девочка?
– Шесть, госпожа, – ответила я. Улыбнулась, сделала книксен, и, смутившись, обняла Тимара за ногу. Как раз макушкой до бедра достаю.
Видимо, все правильно сделала. Парень погладил меня по волосам, прикрыл плащом. Фрейлины, не получившие приказа «Фас!», перестали натягивать поводки, изощряясь в насмешках надо мной, и заскучали,
– Как ваша нога, молодой человек?
– Спасибо, заживает, – поблагодарил Тимар. – Думаю, ничего серьезного.
– У лекаря были?
– Не хватило времени, – сбросил челку с глаз парень. – Покажусь ему уже дома.
Старуха кивнула каким-то своим мыслям.
– Ну что же, юноша, – остановилась она у подножия парадной лестницы, присыпанной, чтобы не поскользнуться, песком. – Благодарю вас за беседу и любезную помощь. Хорошей дороги.
Тимар поклонился ей в спину, а меня прямо подмывало наступить на длинный черный шлейф старухиного платья.
Послав несколько воздушных поцелуев фрейлинам, Тимар повернул к конюшне. И только там, скрывшись от посторонних взглядов, дал себе волю – лицо сморщилось от боли, а сам он сполз по двери в стойло, пытаясь сдержать слезы.
– С-сука старая, она же специально давила на больную ногу, – пожаловался он. – И все допрашивают, вынюхивают, пытаются подловить…
Я, не зная, что на это сказать, молча гладила парня по плечу и вспоминала Джайра. Того я тоже когда-то жалела после взбучки, а потом он устроил на меня травлю.
Сделав несколько глубоких вдохов, Тимар поднялся, вывел каракового коня из стойла, оседлал. Конь протяжно заржал, ткнулся в шею парню мягкими губами. Тимар погладил его по носу, угостил кусочком сахара, потом подвел к лесенке, которую использовали дамы, и, взобравшись на нее, перебросил больную ногу через седло. Поерзал, усаживаясь удобнее.
Глядя на него снизу вверх, я прикоснулась указательным пальцем к щеке, показывая на нестертую слезинку. Парень поблагодарил меня кивком, тронул коленями конские бока.
– Не отставай.
Нас ждали. Караван из четырех саней, в трех – вещи, на последних – служанки, был окружен графской стражей, потягивающей чиар из деревянных кружек.
Тимар ткнул пальцем в первые сани.
– Забирайся.
Возница недовольно потеснился.
– Дай ей шкуру, Броккс, – приказал парень и встал во главе отряда рядом с всадником с командирскими нашивками.
– По коням!
Ворчащий в бороду возница в тулупе, кисло пахнущем овчиной, откинул крышку короба за спиной, вынул старую, побитую молью до самой мездры медвежью шкуру и укрыл меня с головой. А пока я, барахтаясь, выбиралась, сани тронулись, проскрипев полозьями по гравию под внутренней стеной замка.
Вот проплыла мимо кухня, на которой я прожила последние два года, остались позади казармы и плац, смотровая башня, внешняя стена с марширующими по ней караульными. Их доспехи тускло блестели под неярким, прячущимся за тучами солнцем. От рва с бурлящей, несмотря на мороз, водой пахнуло
Светлые, всего четыре дня назад, а кажется, в другой жизни, я встретила графа, так резко и больно изменившего привычный ход событий. К лучшему ли?
– Что ты крутишься, – буркнул Броккс, когда я завозилась, усаживаясь спиной вперед.
– Простите, господин, – прошептала я, провожая глазами гранитную цитадель, сливающуюся с тяжелыми низкими тучами.
Глава 8
Я проснулась от того, что Тимар тряс меня за плечо. С трудом подняла набрякшие от выплаканных слез веки – все-таки разревелась, когда ущелье повернуло и замок скрылся из глаз. Там я была худо-бедно накормлена, пристроена, да и повариха меня жалела, подсовывая куски, хоть и не вступала в прямые столкновения с матерью. А теперь?.. Вот и всхлипывала от жалости к себе, пока не уснула.
– Держи.
Парень сунул мне обжигающе-горячую металлическую кружку, кусок сыра и яблоко.
– Захочешь облегчиться – далеко не уходи. После метели здесь опасно. И не шуми.
Я согласно закивала, разглядывая нависшие над головой горы. Бело-синие, хищные, мерцающие вмерзшим в трещины льдом, они изводили, затаптывали частыми обвалами хилые деревья и бодылья кустарника, едва заметно вибрировали, грозя обрушить на нас лавину.
Две служанки, опасливо поглядывая вверх, возились у костерка, раздавали чиар и хлеб с сыром, третья, сипло дыша и кашляя, лежала под грудой шкур. На больную старались не смотреть – воспаление легких в дороге равносильно приговору.
На меня тоже не обращали внимания. Демонстративно не обращали, но спиной я чувствовала неприязненные взгляды. И если в жизни служанок мало что поменяется, то в том, что отряд расформируют, сомнений не возникало. Хорошо, если оставят в замке, разделив по одному-двум среди других двадцаток. Хуже, если отправят для охраны рудников, и совсем плохо, если к Лесу, Зов которого мало кто мог побороть, и люди пропадали. Иногда просто исчезали, отойдя всего на десяток шагов от тропы. Иногда, глядя прямо перед собой безумными глазами, разворачивались и шли к деревьям, не реагируя на окрики. И даже будучи связанными, извивались, пытаясь уползти в чащу. Жуть.
Стоянки длились недолго, от силы полчаса, и сани снова ползли по извилистой дороге вверх, объезжая брошенные древним ледником валуны. Горизонт отодвигался, и холодное солнце, издеваясь, выглядывало из-за скал. Яркое, оно совсем не грело. И ветры, ледяные ветры на вершинах, острой крошкой пытающиеся снять скальп с неприкрытой головы. Я укутывалась в шкуру, оставив узкие щели для носа и глаз, и смотрела на орлов, кругами поднимавшихся к облакам. Не ездовых, диких, младших братьев тех крылатых монстров, что курлыкали в тщательно охраняемом орлятнике на подветренной стороне замка.