Кукла в чужих руках

Алексеева Наталия

— Софи, опять что-то случилось?

Кирюха бросил ключи на тумбочку в прихожей, снял куртку.

— Чего жмешься? Пеннивайз под кроватью?

В ответ я только затрясла головой и поманила его:

— Иди сюда.

Он недоверчиво покосился, и пяткой об носок скинул кеды.

— Чё там такое?

— Я вчера ночью нарисовала портрет.

— Докатилась, Софико, — по ночам рисуешь!

— Нет-нет, ты послушай! Рисовала как будто не я…

— И кто у тебя ночью рисовал? — Кирюха нахмурился и скрестил руки на груди.

— Нет,

Кир, ты не понимаешь! Я проснулась, будто кто-то меня разбудил, а потом подошла к мольберту. Я и рисовать-то не собиралась, а рука сама собой давай двигаться — я только наблюдала. Получился портрет девушки, очень хорошо получился! Она прям как живая была, я даже испугалась — так она на меня смотрела! А теперь… теперь все наоборот!

— Не понял — что наоборот?

— Теперь она как мертвая, — прошептала я.

— То есть нарисовала ты живую девчонку, а теперь она оказалась мертвая?

Я кивнула.

— Что за мистика с фантастикой?

Кирюха решительно распахнул дверь. Я уцепилась за его толстовку и просеменила следом. Он остановился перед мольбертом, а я уткнулась носом ему в спину, вдыхая знакомый с детства запах стирального порошка.

— Ну и чего ты кипишишь, Софи? — Он развернулся спиной к мольберту и оказался со мной лицом к лицу. — Ну да, она какая-то неприятная, но, может, ты ее такой и нарисовала вчера? А потом заснула? И тебе кажется, что она не такая?

Поднявшись на цыпочки, я выглянула из-за его плеча и тут же спряталась обратно.

— Нет, Кир. — Теперь я уткнулась носом ему в подмышку. — Она мертвая!

— Да ну! — он поспешно отстранил меня на вытянутых руках, но я успела заметить, как сильно стучит его сердце. Это значило только одно — портрет испугал и его тоже.

— Мертвая! Помнишь, в фильме «Другие» фотографии умерших людей? Так раньше принято было — снимать мертвецов. Так вот она точно такая же! Ты что, не видишь?!

Я схватила его за плечи и насильно развернула к мольберту.

— Портрет выглядит как посмертная фотография!

Я бубнила слова в мягкую ткань толстовки, но перед глазами упрямо стояла только что виденная картина. Безжизненно склоненная голова. Неестественно распахнутые глаза и черные тени под ними. Зрачки разной величины! Уголки губ опущены, а глубокие носогубные складки придают скорбный вид. И весь ее облик просто вопит о том, что она мертва! И самое ужасное, что я эту девушку узнала! Это она явилась мне в клубе! Это она тянула ко мне узкие кисти! Это она хотела поймать меня!

Не в силах больше это терпеть, я сорвала портрет и бросилась к печке.

— Дай зажигалку!

Полукруглая железная дверца поддавалась туго, и, кинув рисунок на пол, я потянула обеими руками. Дверца нехотя открылась, будто они с портретом в сговоре. Обнажились застарелые хлопья сажи и пепла. Я затолкала портрет внутрь и трясущимися пальцами схватила протянутую Кирюхой зажигалку. Огонь занялся не сразу, сначала прихватился нижний уголок, потом черная каемка поползла по краям. Я завороженно

смотрела в печное жерло, Кирюха присел рядом и сжал мои холодные пальцы.

Отшатнулись мы от печи одновременно. Лист, брошенный тыльной белой стороной вверх, вдруг перевернулся и заслонил собой проем! Черная девушка пыталась вырваться наружу! Мертвые глаза с нескрываемой злобой вперились в пространство, и Кирюха быстро захлопнул дверцу.

— Быть тебе, Софико, знаменитостью — мне сейчас такая жуть померещилась, увидишь ночью, трусами не отмахаешься!

— Ты тоже видел? А я уж думала, у меня крыша едет!

Меня трясло как от холода, от волнения я грызла ноготь мизинца. Стоя передо мной на коленях, Кирюха осторожно взял мои руки в свои.

— Успокойся, Сонь. Мало ли чего привидится. Давай поговорим…

Но не успел он закончить, как из-за печной дверцы раздался удар. Негромкий, но вполне отчетливый. От ужаса меня отбросило назад. Не разбирая дороги, я вылетела из комнаты. Кирюха за мной.

— Чертовщина какая-то, — выругался он, идя на кухню. — Сонька, это все ты виновата! А ведь у меня к тебе сугубо практический разговор!

Я села на диван, обхватила колени руками и опасливо уставилась в коридор. Мне казалось, что сейчас появится та самая черная девушка. Ее призрак или что-нибудь похуже. Что может быть страшнее привидения, я представляла слабо, но чувствовала, что еще немного, и сорвусь. И только Кирюхина беспечная болтовня мирила меня с положением вещей. Он бодро хлопал дверцей холодильника, гремел кастрюлей, звенел тарелками.

— Эй, Софико!

— А? — я перевела на него невидящий взгляд.

— Я говорю: ты есть будешь или продолжишь ногтями питаться?

Я вытащила мизинец изо рта.

— Не буду. — И снова уставилась в темноту коридора. Меня не отпускало чувство, что за нами наблюдают.

— Да хватит тебе! — рассердился Кирюха и захлопнул кухонную дверь. Чашки на столе жалобно звякнули.

После этого мне не стало легче, но таращиться в коридор я прекратила. Кирюха поставил передо мной тарелку с супом, и я брезгливо отогнала ложкой кольца вареного лука: тетя Наташа не отличалась особой страстью к готовке, хотя, может, на этот раз суп был творением самого Кирюхи, не зря он так усердно старался накормить меня. Чтоб не обижать его, я принялась потихоньку есть и с каждой горячей ложкой потусторонний ужас отпускал. Через десять минут я была готова к диалогу.

— О чем ты хотел поговорить?

— Во-первых, о деньгах. Я сегодня съездил в фирму, которая занимается покупкой-продажей ценных монет. Там, как мы и думали, нам ничего не светит. Чтобы официально продать наше добро, требуется письменное согласие родителей. И у меня родилась одна идейка. — Кирюха переломил кусок хлеба, закинул в рот и продолжил излагать: — Ты возьмешь паспорт своей матери…

И тут я запротестовала:

— Кир, я уже не хочу этих денег. Совсем! С тех пор как мы их нашли, началась вся эта фигня.