Кукла
Шрифт:
К счастью, Лидия Ивановна заговорила первой. Она быстро и коротко представила нас, а потом долго и красноречиво рассказывала о важности заботы друг о друге, о ценности семьи и наконец сказала:
– А теперь я вас оставлю. Поговорите наедине.
Лидия Ивановна вышла с загадочной улыбкой, забыв снять свои очки, и я, пересилив волнение и робость, посмотрела на Соню чуть-чуть смелее. Мне бросилась в глаза ее белая футболка, на которой была нарисована огромная золотая корона, выгнувшаяся под напором ее пышной груди. В ее крупной фигуре действительно было что-то величественное,
– А ты не похожа на типичного четырнадцатилетнего подростка, – сказала Соня, весело глядя на меня, – ни татуировок, ни проколотой ноздри…
– Здесь такие вещи запрещены.
– Знаю. Мне просто хотелось «вытащить» тебя из скорлупы… А ты бы хотела иметь тату?
– Нет, – твердо ответила я. – Мне ведь не всегда будет четырнадцать.
– Хм! Это верно. Но, знаешь, наверное, в любом возрасте можно найти свои «плюсы», – неуверенно заметила Соня и поправила кардиган, чтобы прикрыть свой выпирающий живот. – В молодости мне казалось, что лучшая пора в жизни человека – это юность. В тридцать я поняла, что ошиблась: моя красота все еще была со мной, и к ней прибавились неплохая работа и двухкомнатная квартира… А в сорок я осознала, что внешность – вообще не главное жизни, и успокоилась…
Действительно, красота Сони с годами поблекла и расплылась. Овал лица «потек» вниз, веки заметно отяжелели, а вены на руках предательски вспучились. Но черные глаза Сони все еще были распахнутыми, ясными, как будто отражали теплый внутренний свет. Они были прекрасны!
– По возрасту ты могла бы быть мне дочерью, – задумчиво сказала Соня, разглядывая мое лицо, – и я бы хотела, чтобы ты согласилась на мое попечительство. Конечно, не все так просто, как кажется. Сейчас я хожу в школу приемных родителей, а после этого нужно будет оформить все документы… В общем, я не смогу забрать тебя раньше, чем через месяц. Но для того, чтобы начать бумажную волокиту, мне нужно получить твое согласие. Заведующая сказала, что ты хочешь уйти из детского дома. Это так?
– Хочу, – сказала я немного увереннее, чем неделю назад Лидии Ивановне.
Соня улыбнулась.
– Надеюсь, когда мы познакомимся поближе, ты захочешь жить со мной, – дружелюбно сказала она. – Может быть, ты хочешь что-то спросить? Про школу, про свою комнату, про ребят во дворе… Не стесняйся!
На самом деле у меня был один вопрос, вертевшийся на языке с того дня, как мне сказали о попечительстве.
– Почему у Вас нет своих детей? – спросила я и густо покраснела, но Соню, кажется, совсем не смутила моя дерзость.
– Пока я была молодая, мне и одной жилось неплохо, – честно призналась она. – Я думала, что из-за детей буду чувствовать себя связанной, уязвимой… А потом время ушло. Так-то! – с грустью добавила Соня, снова вспомнив о своем возрасте.
Признаюсь, меня растрогала ее искренность. Она могла бы сплести слезливую историю, а я по неопытности поверила бы каждому ее слову. Но Соня не пошла по этому скользкому пути, не стала выставлять себя в выгодном свете, чтобы произвести нужное впечатление, и я невольно почувствовала уважение к ней. А еще мне показалось, что она мне доверяет и в какой-то степени считает себе равной.
– Но я не хочу жить сожалениями! – неожиданно повеселела Соня. – Я хочу изменить свою жизнь. А для этого мне нужна наперсница, компаньонка. Я уже не молода и не представляю себя в роли няньки большеголового младенца, – торопливо объяснила она, – одной мне было бы с ним очень тяжело. А ты умница, хорошо учишься, любишь читать…
Мои щеки слегка порозовели. Я не привыкла к тому, чтобы меня хвалили.
– Знаешь, в молодости я увлекалась серьезной литературой и даже писала статьи о творчестве Больших Писателей, – не без гордости сказала Соня. – Я никогда не работала учительницей или библиотекарем, но многое помню из книг и надеюсь, нам будет, о чем поговорить. Может быть, со временем мы подружимся…
Я посмотрела на нее с благодарностью.
– Хочешь узнать что-то еще? – спросила Соня.
– Пока нет.
– Тогда до следующей встречи! – улыбнулась она, набросив на плечо ремень своей ярко-розовой сумочки и украдкой что-то вытащив из нее. – Не знаю, почему мне не разрешили принести тебе небольшой подарок или сладости… Наверное, заведующая боится, что это повлияет на твое решение. Но, я думаю, что от одного шоколадного батончика вреда не будет. Положи его в карман, – посоветовала Соня, протягивая мне лакомство, завернутое в блестящую плотную бумагу.
– Спасибо! – растрогалась я. Мне было очень приятно почувствовать чью-то заботу.
Я надежно спрятала батончик в передний карман джинсов и прикрыла его футболкой, чтобы с наслаждением съесть шоколад в библиотеке, пока его не увидели и не отобрали старшие.
Несмотря на то, что мне было уже четырнадцать, я была меньше среднего роста, моя фигурка выглядела тонкой и хрупкой, а мышцы были едва заметными, слабыми. Я никогда не увлекалась спортом, не играла с другими воспитанниками в волейбол и не могла заставить себя, как Лешка Егорцев, каждый день бегать по пять километров, а потом подтягиваться на турнике тридцать раз.
Лешку не трогали, а у меня отбирали все, что попадало мне в руки, чтобы при случае обменять на спиртное или сигареты. Я отдавала все не от страха, не из-за слабости, а потому что знала: сопротивляться бесполезно.
Единственной вещью, которую мне удалось сохранить, была большая голубая кружка, похожая на широкую восточную пиалу с выгнутой ручкой. Она до того мне понравилась по форме и безмятежному голубому цвету, что пришлось с силой ударить ее о бетонную ступеньку лестницы, ведущей на первый этаж, в столовую.
С глубокой уродливой трещиной с верху до низу она была никому не нужна. Как и я сама до недавнего времени.
Через месяц, в середине августа, я распрощалась с детским домом.
Перед тем, как уйти, я еще раз побывала в кабинете заведующей, но она больше не говорила мне о «взрослых» отношениях. Наоборот, Лидия Ивановна посоветовала мне быть доброй, скромной и уступчивой. Затем она торжественно вручила мне папку с документами, повторила, что мне сказочно повезло, и на этом мы расстались.