Куколка. Повести о любви
Шрифт:
Некоторое время он мечтал о комнате для Куколки, об обедах, прогулках и путешествиях с Куколкой, увлеченный перспективой связи, не бросающей никакой тени на нравственную репутацию его дома. Однако в глубине души он чувствовал, что лгал самому себе, не считаясь с важным, но еще не принятым решением, от которого зависело все дальнейшее.
Вдруг в его голове возникла мысль, заслонившая собою все другие: «Значит, я сделаю ее своей любовницей?»
На этот вопрос он не находил ответа.
Его нерешительность усиливалась еще тем обстоятельством,
«Чего ради, наговорил я ей всяких глупостей? – бранил себя Бурдуа. – Только потому, что она расстегнула блузочку! Но ведь она для этого и пришла! Теперь трудновато будет заставить ее встать на прежнюю точку зрения».
Перед неподвижной Куколкой, не смотревшей теперь на него, он чувствовал себя гораздо храбрее и решительнее.
«Я не сделаю ей никакого вреда, напротив… Житрак был прав. Сближаться с такими существами, как Зон и Куколка, значит, избавлять их от более тяжелых унижений… И, по правде сказать, никакой ответственности».
Но такими рассуждениями он не мог заглушить внутренний голос, настойчиво твердивший ему: «Это честная девушка, а ты хочешь совратить ее».
– Да ведь, если не я, так другой! – произнес он так громко, что веки девушки дрогнули, но она не открыла глаз.
Чтобы заглушить раздражавший его навязчивый голос совести, Бурдуа встал и, наклонившись над Куколкой, начал рассматривать ее, дав полную волю чувственному побуждению. Эти губы еще никого не одаривали настоящим поцелуем. Как? Ведь она любила Мориса, когда-то ученика школы, а в настоящее время – инженера. Ради него ей захотелось сегодня приехать в Виллебон. Бурдуа возненавидел человека, оставившего в душе девушки неизгладимое впечатление.
«Конечно, они и после виделись», решил он.
Подчиняясь таинственным законам, управляющим нашими чувствами, эта ненависть к неизвестному ему человеку только усилила в нем страстное желание. Он почувствовал, что у него хватит силы победить инстинктивное сопротивление, пробуждающееся в каждой женщине, даже отдающейся добровольно. Он был счастлив сознанием, что все упреки совести, вся его жалость и застенчивая доброта, все врожденное уважение к женщине, – все исчезло, унесенное вихрем страсти.
Он продолжал стоять, склонившись над девушкой, не смея коснуться ее, но она во сне почувствовала его присутствие, задвигалась на кровати,
– Куколка! – прошептал он.
Вдруг его взор встретился с широко раскрытыми глазами девушки. Она глядела на него, полусонная, видимо не понимая, что с ней и где она находится; мало-помалу она узнала Бурдуа, окинула себя взглядом и, с ярким румянцем на щеках, стыдливым движением испуганно запахнула блузочку.
Бурдуа почувствовал, как будто что-то порвалось, как будто судьба произнесла над ним свой приговор. Он долго молча стоял перед молодой девушкой, которая также не решалась заговорить.
– Я спала? – спросила она, наконец.
– Да, – ответил он.
– И долго?
– Добрых три четверти часа.
– О, как мне стыдно!
– Но… это очень хорошо. Вам теперь лучше?
– Я никак не могу очнуться.
Она поднялась и села, свесив ноги с кровати.
Бурдуа с радостью увидел на ее лице улыбку и подумал: «Кажется, она на меня не сердится. А я хотел воспользоваться тем, что она спала, доверившись мне! Нет, это было бы слишком низко. Какое счастье, что она вовремя проснулась! Она никогда не простила бы меня».
– Мы еще пойдем гулять? – спросила Куколка, усевшись в кресло и надевая ботинки.
– Разумеется, пойдем!
Он хотел помочь ей, но она мягко отстранила его:
– Не надо! Ведь дома у меня нет горничной.
Он не решился настаивать, но подумал:
«А только что позволила мне снять с нее башмаки. Нет, что-то переменилось».
И ему стало грустно.
Уплатив по счету, они покинули виллу «Уединение» и снова углубились в лес, направляясь к Бельвю. Было около половины пятого. Солнце еще сильно грело, но под высокими деревьями было очень хорошо. Когда тропинка стала уже, Куколка взяла своего друга под руку, и на сердце у него стало весело от ее близости и непринужденности. Все время она оживленно болтала, приводя его этим в восторг.
«Она нисколько не скучает со мной», – думал он.
– А ваш друг Морис, – спросил он ее, между прочим, – тот молодой человек, с которым вы были на свадьбе… вы с тех пор с ним не виделись?
– Конечно, виделась, – краснея, ответила она. – Отчего вы это спрашиваете?
– Оттого, что хочу знать. Впрочем, я в этом не вижу ничего дурного.
– О, я знаю, что вам все равно; вам я могу сказать. После свадьбы мы виделись ровно шесть раз, пока он не получил места в провинции… в Шомоне. Иногда он пишет мне… я отвечаю ему. Он, конечно, скоро забудет меня.