Куколка
Шрифт:
— А как же…
— Маризе я скажу, что ты ночуешь у меня. Квартира ваша до завтрашнего вечера. Постарайтесь не разнести там все.
Юноша все же покраснел и пробормотал “Спасибо”.
— Не благодари. Это меньшее, что я могу сделать для своего внука в день его свадьбы.
***
Не прошло и пяти минут после подарка, как молодожены, торопливо распрощавшись, покинули храм. Демоница смотрела им вслед с улыбкой, в которой смешивались гордость, умиление и что-то подозрительно похожее на ностальгию.
— Меня так и подмывает
Но обмануть Хонорис не получилось.
— Не для свиданий, Ингольв, — насмешливо откликнулась она. — В моем возрасте уже можно позволить себе принимать любовника в своем особняке.
— Тогда зачем?
— Удобно иметь запасную территорию, о которой никто не знает.
Она обернулась, и все вопросы вылетели у Рейгера из головы. Снова, как много лет назад он почувствовал, что тонет в бархатистой тьме ее глаз.
Захотелось уйти, сбежать, не видеть больше никогда этой женщины, подобной самой сладкой в мире отраве. Или схватить ее, сжать, зацеловать до распухших губ и больше никогда не отпускать, пусть вырывается, кричит, ненавидит — неважно.
Рейгер качнулся вперед, сам не понимая, что сделает в следующее мгновение, но ее голос разрушил морок.
— Спасибо за внука, Ингольв. Я в долгу перед тобой.
— И не в первый раз, — хрипло пробормотал он, не отрывая взгляда от ее губ. — Из-за этого мальчишки ты кругом в долгах. Но знаешь: я не стану требовать возврата.
— А жаль… — так же хрипло отозвалась она.
Жаль?! Ему на мгновение показалось, что он грезит. В прошлый раз, шестнадцать лет назад, когда она заговорила о долге, и Рейгер прямо ответил, что хочет ее, Хонорис смертельно оскорбилась.
— Сколько раз, как часто, в каких позах? — спросила она с брезгливой гримасой. — Я скажу секретарю, чтобы внес выплаты в мое расписание.
Он считал, что за прошедшие годы успокоился, стал рассудительным и уравновешенным. Был готов сражаться с ее враждебностью и страхами. Завоевывать свою женщину: уверенно и терпеливо.
Но одна эта фраза разнесла его выдержку на ошметки.
— Прекрати! — прорычал он, сгребая ее в объятия. — Не смей извращать мои слова!
Она застыла в его руках ледяной статуей — напряженная, злая, не готовая уступить даже в малом. И когда Ингольв поцеловал ее, не ответила.
— Зачем ты унижаешь себя и меня? — выдохнул он в отчаянии, отрываясь от пьянящих губ. — Ты же знаешь, что речь не о сексе! Просто дай мне, нам еще один шанс. Хочу, чтобы все было, как раньше.
Хонорис отвела взгляд.
— Как раньше уже не будет, Ингольв, — глухо сказала она. — Если надумаешь насчет долга, я готова его отдать, но в прошлое не вернуться, оно прошло.
Была безумная мысль все-таки воспользоваться ее предложением. Потребовать оплаты и уже ночью, наедине, показать этой упрямой, такой умной
Но Ингольв слишком хорошо знал — не простит. Даже если ночью он заставит ее кричать от страсти, утром она возненавидит его за это.
Хонорис ди Саллос из тех женщин, что сами выбирают своих любовников. Если она говорит “нет”, это означает “нет”, а не “заставь меня”.
Это было шестнадцать лет назад. Что изменилось?
— Ты сказала “жаль”, я не ослышался?
Демоница кивнула, не отрывая от него взгляда, в котором Ингольв прочел разрешение. И мир поблек, перестал существовать.
Она была такой же, как в его воспоминаниях. Ледяной и обжигающе-горячей. Мягкой и страстной. Яростной и покорной. Сводящей с ума все так же и в сотни раз сильнее.
Прошла наполненная блаженством вечность, прежде чем деликатное покашливание за спиной заставило Ингольва опомниться.
— Очень рад за вас, дети мои, — заметил жрец, весело подмигивая. — Великой угодны влюбленные пары. Но не стоит ли поискать для объятий более удобное место, чем дом божий?
Рейгер тихо выругался.
— Не выражайся, — фыркнула демоница. — Спасибо, за совет, святой отец.
Она достала из сумочки зеркальце и принялась поправлять размазанную помаду. Ингольв обнял ее сзади и уткнулся в растрепанные волосы, вдыхая тонкий аромат туберозы и лилии.
— Можешь пригласить меня куда-нибудь, — предложила Хонорис, улыбаясь ему в зеркальце улыбкой сытой кошки.
— Я хочу увезти тебя домой, — медленно сказал он. — Запереть в спальне и не выпускать неделю. Или месяц. Или вообще никогда не выпускать.
— Последнее исключено, — она провела столбиком помады, обновляя контур губ. Простой и безыскусный жест, чуть не заставивший его застонать от вожделения. — А вот насчет первого я подумаю.
***
— Почему? — спросил Ингольв, обнимая ее уже под утро — усталую, довольную разморенную. В окно заглядывал серый рассвет, и было страшно разжать руки. Вдруг она выпорхнет, растворится как мираж в ленивых зимних сумерках, снова покинет его жизнь и на этот раз уже навсегда. — Почему ты согласилась, если прошлое прошло?
Она потерлась щекой о его плечо.
— Какая разница? Не задавай лишних вопросов.
— Не могу. К тебе не прилагалось инструкций по обращению, а я должен знать, что сделал правильно.
— Ты ни разу не потребовал от меня ничего. За все эти годы… Я так боялась оказаться в твоей власти, что не замечала: я уже в твоей власти, но ты ею не воспользовался. И я устала бороться с собой, Ингольв. Устала от страха, что ничего не получится. Что будет больно, как в прошлый раз. Что придется снова склеивать себя из осколков. Посмотрев сегодня на своего внука, я поняла, что он умнее и смелее меня, потому что не боится жить, пробовать и ошибаться. И я решила взять с него пример.