Кукольник
Шрифт:
Так, чуть ли не все рабы до единого были убеждены, что юный «масса Джонатан» связался с нечистой силой. И, боже, как же они его боялись! До дрожи, до икоты, чуть ли не до потери дара речи. А главное, они свято верили в то, что «масса Джонатан» управляет ими исключительно с помощью духа некоего черного колдуна, от которого, как говорят, теперь осталась только голова.
И вот такой чертовщиной было наполнено все! Так, все три с половиной сотни «полевых спин», включая женщин и подростков, утверждали, что «масса Джонатан» вытащил их из протоки, оживив
Услышав об этом, шериф Айкен воспрял духом. Он уже видел, что примитивное мышление черных людей не способно даже различить мертвое и живое, и могло так статься, что на самом деле за «ожившими мертвецами» скрывается нечто подобное тому, что он видел в кабачке Шимански. Но шли часы, допрос следовал за допросом, и он вдруг начал осознавать, что речь идет о тех самых шести рабах, что были убиты соседями Лоуренсов за сопротивление белым, и это означало, что сам Джонатан по-прежнему чист перед законом.
А потом шериф Айкен услышал историю о некоем белом колдуне Оско Мабмкое, бросившем вызов самому «масса Джонатану», но пораженному им с помощью заколдованной тростниковой пики прямо в сердце, и устало чертыхнулся.
Не надо было обладать большим умом, чтобы с легкостью узнать в этой истории изрядно переиначенный факт убийства шерифом спрятавшегося в кипе убранного сахарного тростника беглого франкоговорящего раба Луи Фернье. Дабы не внушать ложных идей, рабам преподнесли этого мулата как ирландца по имени Оскар Мак-Кой, и теперь это аукалось престранными сказками и полной невозможностью отделить реально бывшие события от самого злостного вымысла.
В начале вторых суток шериф Айкен сдался. В присутствии специально приехавших для этого представителей прокуратуры штата он лично принес извинения — сначала сэру Теренсу Лоуренсу, а затем и главному виновнику всего переполоха — самому сэру Джонатану Лоуренсу. И оба Лоуренса вежливо улыбнулись в ответ, сказали, что охотно принимают его извинения, пригласили навещать поместье еще и еще раз, лучше во внеслужебное время, по очереди пожали руки господам из прокуратуры и вежливо проводили незваных гостей до порога.
Шериф разве что не плакал: все его замыслы были окончательно и бесповоротно провалены.
Джонни Шимански и семерых рабов Реджиналда Бернсайда хоронили настолько тихо, насколько это вообще было возможно. Ни шерифу, ни тем более мэру столь громкий скандал был ни к чему. Но слухи все равно пошли, и вскоре все негры в округе совершенно точно знали, что Великий Мбоа, обычно живущий на Луне, ныне прочно обосновался где-то на плантациях семьи Лоуренс и снова испил свежей крови белого человека, а заодно и семерых своих соплеменников.
Как уверенно утверждали ниггеры, Мбоа, который, как известно, столь велик и мощен, что обходится даже без тела и живет в своей отделенной от тела голове, катился по дороге в город, когда увидел кабачок Джонни Шимански.
Это и было их главной ошибкой. Мбоа раздулся от злости, стал большим, как дикий кабан, и ворвался в кабачок. Посмотрел на ниггеров своими красными глазами, и те, завороженные жутким взглядом африканского божества, застыли, не в силах ни отвернуться, ни убежать.
Дальше толкователи происшедшего расходились во мнениях. По одной версии, Мбоа подкатывался к каждому, прокусывал ему горло и пил кровь, тут же отрыгивая в использованное тело свое черное смолистое дерьмо, а по второй — Мбоа испражнился на стойку золотыми украшениями семи тысяч съеденных им ранее белых людей.
Понятно, что белые люди трактовали происшедшее несколько иначе, но и у белых не было единодушия. Ирландцы, во множестве живущие в черных от сырости и старости лачугах городских окраин, полагали, что этих восьмерых несчастных посетила сама Банши, отчего они все сразу и окаменели. Но, непоследовательные, как и все неразвитые племена, сами же ирландцы соглашались, что без Лепрехуна здесь вряд ли обошлось, — иначе с чего бы появились все эти несметные сокровища.
Относительно зажиточные обыватели из центральной части города, большей частью принадлежащие к баптистской и епископальной церквам, этой ереси оказались абсолютно чужды. Не мудрствуя лукаво, они просто обратились к своим духовным лидерам и сделали довольно крупные пожертвования на новые храмы — в западной и юго-восточной частях города.
И только наиболее образованные люди понимали, насколько все проще и одновременно опаснее. В прекрасно информированном о первой жертве «орлеанского упыря» высшем свете делали куда более обоснованные и далеко идущие выводы.
На светских раутах вовсю обсуждались результаты врачебной экспертизы мертвых тел с акцентом на странных точечных разрезах, проникающих вплоть до артерий, из чего делался вполне обоснованный вывод о возможности эпидемии вампиризма.
Шериф Айкен узнавал обо всей этой галиматье достаточно быстро, хотя и из третьих-четвертых рук, но вносить ясность не собирался. Его настолько утомили бесчисленные просьбы сильнейших людей округа дать им хоть одним глазком взглянуть на материалы следствия, что уже через неделю он был вынужден буквально скрываться от назойливых просителей, полагая, что, если не давать никакой информации, все утихнет само собой.
Но шли дни, а интерес общества к «орлеанскому упырю» не только не падал, но, напротив, болезненно рос, и наступил день, когда даже мэр города мистер Торрес не выдержал.
— Что там у вас с этим вампиром, Айкен? — прямо затребовал он отчета.
— Нет никакого вампира, мистер Торрес, — попытался уклониться от опасной темы шериф.
— Ну да, — ухмыльнулся мэр. — Вампира нет, а восемь трупов с выпущенной кровью есть. И как это понимать?
— Следствие еще не закончено, — поджал губы шериф.