Кукольник
Шрифт:
Мэр сердито нахмурился.
— И еще… Айкен, — продолжал Торрес. — Не поддавайтесь вы этим ниггерским байкам и не пытайтесь повесить это преступление на Лоуренсов.
— А если сэр Джонатан все-таки окажется виновным? — едва удерживая мгновенно вспыхнувший гнев, поинтересовался шериф.
— Чушь, Айкен, — отмахнулся мэр. — Полная чушь.
Торопливое, суетное и бесстыжее поведение власти Джонатана просто взбесило. Полиция сделала все, чтобы его композицию никто не увидел, и тем самым свела весь нравоучительный
«Ладно-ладно, — сварливо думал он. — Раз так, я вам еще устрою…»
Джонатан понимал, что в следующий раз должен оказаться еще умнее и еще изобретательнее. Но придумать способ устранить полицию хотя бы на несколько часов долго не удавалось.
Лишь оказавшись у парома, Джонатан вдруг понял, что не в полиции дело! Черт с ней, с полицией! Главное — люди, зрители! И скрещение дорог у переправы — как раз то, что надо. Именно здесь сходятся пути тысяч и тысяч потенциальных зрителей. И даже если композиция простоит хотя бы час… О-о-о! Этого будет достаточно.
Он стал следить за кишащим у переправы через Миссисипи человеческим муравейником и вдруг понял, что совершенно напрасно ограничивает свои возможности, и куклы могут и должны двигаться! Пусть просто, пусть самым примитивным образом, но могут! Тогда впечатление от контраста «мертвое — живое» будет гораздо сильнее.
«Я это сделаю! — решил он. — Обязательно!»
Только одно смущало Джонатана: отсутствие внятной идеи композиции. Он говорил себе, что это придет, что идея обязательно родится, когда настанет срок, и все-таки немного расстраивался. Все его существо истинного художника противилось тому, чтобы начинать дело без ясного, по-настоящему достойного воплощения образа.
Но время шло, идея все никак не желала появиться на свет, и Джонатан понял, что далее тянуть немыслимо, ибо момент перелома, когда надо двигаться вперед — во что бы то ни стало, — уже наступил.
Момент перелома, когда шериф Тобиас Айкен понял, что более тянуть немыслимо, наступил в начале июля 1848 года. К этому времени он притерпелся к беспредельному любопытству света и перестал прятаться от публики, а внешне и вовсе выглядел спокойным и уверенным, как в самые лучшие свои годы. Но уже после разговора с мэром города Сильвио Торресом ему стало как-то особенно ясно, что, если он это дело не закроет, на следующих выборах ему в шерифы не пройти. А как жить без работы и без того положения в обществе, к которому он привык, Айкен еще не знал.
Он тщательно обдумал все свои законные и не вполне законные возможности, взвесил степень риска и в конце концов решился.
Еще с весны Айкен арестовал за мелкие нарушения с три десятка кочующих из штата в штат в поисках работы бродяжек. И теперь, внимательно просмотрев список арестованных, выбрал шестерых и стал по одному вызывать их для беседы.
— На свободу хочешь? — тщательно скрывая свои истинные чувства и участливо глядя в глаза каждому, интересовался он и, получив утвердительный ответ, через силу ласково улыбался: — Тогда придется
Нарушители мгновенно пугались, но, узнав, что от них не требуется стучать на соседей по камере, постепенно отходили, а в их плутоватых глазах появлялся интерес к жизни и желание хоть как-то ее улучшить.
— Но смотри, если обманешь, я тебя из-под земли достану, — давал себе волю и угрожающе нависал над собеседником шериф. — У меня во всех южных штатах друзья.
И только после этого внушительного вступления начинался собственно разговор, после чего от шестерых кандидатов осталось сначала пятеро, а затем и четверо. И вот с этими оставшимися шериф уже поработал основательно.
— Лето в разгаре, — терпеливо объяснял он. — Собран уже второй урожай, а значит, у землевладельцев появились деньги. Как они их потратят, знаешь? А вот и не знаешь; им ремонт нужен — кровлю после зимы починить, сараи, что от паводка пострадали… Вот если взять тебя, ты что умеешь?
— Ну… я механик неплохой, — начинал вспоминать собеседник, — работал когда-то…
— Не-ет, — отрицательно качал головой шериф. — Механика со стороны не возьмут, заруби себе это на носу.
— Ах, да! — мгновенно соображали самые толковые. — Я же плотничать могу!
— А вот это другой разговор, — по-отечески хлопал бедолагу по загривку шериф. — Вижу, что не напрасно я тебя выбрал, не напрасно. А теперь второй вопрос: откуда идешь, где работал, какие планы на будущее? Как это — нет планов?! Так не пойдет.
Мало-помалу подходящие легенды были доведены до совершенства. А 14 августа 1848 года рано утром двери местной тюрьмы со скрипом открылись, и оттуда один за другим вышли четверо бледных, не вполне уверенных в себе, но чисто выбритых и звенящих кое-какой мелочью в карманах мужчин.
Не тратя времени на упоение столь желанной свободой, все четверо стремительно пересекли небольшую площадь перед тюрьмой, украдкой поглядывая на высокое окно во втором этаже полицейского управления, вышли на соседнюю улицу и, держа курс строго на юг, быстро исчезли из виду.
Шериф нервно задернул штору выходящего на площадь окна. Охота на зверя началась.
К середине июня Джонатан начал подумывать о том, не снять ли для своего замысла кого-нибудь с плантаций. Лето было в самом разгаре, а кочующие в поисках работы мастеровые, большей частью ирландцы, так и не объявлялись. Он даже съездил с дядюшкой в город, но и там с рабочими руками было туго.
— Опять шериф бесчинствует, — прямо объяснил ему скучающий от безденежья маклер, — совсем работать не дает. Нужных документов у них, видите ли, нет! А у кого они есть? У кого, я спрашиваю?!
Джонатан пожал плечами, он не знал, что на это ответить. Так что, когда рано поутру 15 августа 1848 года Платон доложил, что пришли четверо ирландцев и они ищут работу, Джонатан подскочил, как ужаленный гремучей змеей, и мигом слетел по лестнице во двор.
— Чем промышляете? — без предисловий начал Джонатан.