Кукольный дом
Шрифт:
Зелёный в чёрный.
Всё это время девушка избегала прямого взгляда. Она чувствовала, как Учиха равнодушно следит за её действиями, движением глаз провожает летящие в окно книги, но сосредоточиться на нем себе не позволяла. Не смотреть на Саске – это почти инстинкт, древней страх потеряться и быть сожранной хищником. Рядом с Учиха было опасно, через его глаза проходила грань, за которой таилась голодная пропасть.
А теперь Сакура смотрела и падала. Обсидианово-чёрные провалы зрачков напоминали ровный мрак пещеры, в глубине
Не разрывая взгляда, парень поднялся со стула и плавно подошел к Сакуре. Он был значительно выше, потому девушке пришлось поднять голову, чтобы смотреть на него. Закрыть глаза - невозможно. Закрыть глаза – всё равно что добровольно перерезать дыхательную трубку под толщей воды.
Саске медленно поднял руку, ухватился за край монолитного книжного ряда и, чуть помедлив, с силой дёрнул на себя.
Треск ломаемого дерева заставил Сакуру очнуться. Она тряхнула головой и в страхе отскочила, словно обожглась об невидимую границу. Натянутое стальной проволокой напряжение лопнуло, рассеянное внимание скользнуло по острым ключицам, взметнувшимся прядям угольных волос и мышцам, на мгновение напрягшимся под коротким рукавом футболки.
Книги обрушились на пол, но не рассыпались, как того стоило ожидать. Боясь снова увязнуть в чернильных глазах, Сакура заторможено пялилась на ровную стопку обложек и страниц, проткнутых посередине железным штырём. Саске был мужчиной, одним из первых спортсменов в школе, потому вырвать крепления из деревянных стенок шкафа оказалось ему по силам. И он знал это совершенно точно ещё тогда, когда поднялся со своего места. Также точно ему было известно, что Сакура придёт к нему. Саске действительно ждал её и по какой-то своей прихоти позволял творить всё, что вздумается.
Злость вытекала из Сакуры с каждым вздохом. Она растерянно переводила взгляд с раскуроченной полки на изуродованные книги и обратно. Если раньше ещё можно было предположить, что в этой комнате живёт человек, в равной степени интересующийся подростковой психологией и особенностями прокладки труб в илистых почвах, то теперь для подобных заблуждений не оставалось ни малейшего шанса. Кто-то лишил все эти книги жизни, варварски вмуровав в книжный шкаф, который по сути своей был и не шкафом вовсе, а гробом.
– Отвратительно… - выдавила из себя Сакура. – Ты – отвратителен!
Усилием воли разгоняя гнев по венам, девушка круто развернулась и схватила одну из банок, валявшихся у стены.
– Ненавижу! – крик выплеснулся из Сакуры вместе с тёмно-синей краской и смертельной раной застыл на бежевой стене.
– Ты живёшь фальшивой жизнью, словно в витрине магазине! Эта комната – не твоя! И судьба – не твоя!
Сакура на мгновение запнулась, ошарашенная собственным голосом. Наконец она могла кричать так, как действительно хотела.
– Думаешь, имеешь право лезть КО МНЕ в
– продолжила девушка, затем снова размахнулась и плеснула краску на другую стену. Длинный узкий росчерк протянулся до самого окна.
– Да ты сам с собой разобраться не в состоянии! Пойдёшь учиться туда, куда скажут! Сделаешь всё, чего от тебя ждут!
Сакура раздраженно швырнула опустевшую банку. На чистой стене остались грохот и несколько рваных росчерков.
– Ты хоть раз делал то, что тебе действительно нравится?!
Новая краска оказалась гораздо светлее предыдущей. Сакура так и не смогла выбрать для Саске один цвет. В нём равной степени сочетались и индиго, и берлинская лазурь.
– Ты хоть раз менял свою собственную жизнь?!
Две кривых голубых полосы разрезали стены, третья прошлась по двери и потолку.
– Ты показывал СЕБЯ хоть кому-нибудь?
Глубокий тёмно-синий, почти чёрный цвет был нужен Сакуре больше, чем воздух. В этом испещрённом шрамами пространстве его отсутствие – почти физическая мука. Но проклятая крышка не поддавала. Как и книга, она решила поиздеваться над Сакурой.
Сакура кричит:
– ТЫ РЕШАЛ?
Сакура кричит:
– ТЫ ЖИЛ?
Сакура шепчет:
– ТЫ ЛЮБИЛ?
Содранные в кровь пальцы - болят, не понятно откуда взявшиеся слёзы – душат. Саске делает шесть тихих шагов. Опускается рядом почти неслышно. Одним движением открывает проклятую банку. Он что-то говорит, но девушка не слышит голоса за оглушающим щелчком металла.
Сакура чувствует себя до невозможности глупо. Остатки её злости увязли в открывшемся цвете. Саске снова позволял ей. Позволял крушить свою комнату, кричать и оскорблять его.
Позволял ненавидеть.
– Любил? – иступлено повторила Сакура, не отводя глаз от злополучной крышки. – Ты. По-настоящему. Любил?
«Ночная синь»
– Любил? – зеркальным шепотом вернул вопрос Саске.
До этого он молчал и почти не шевелился, смиренно принимая её истерику. Даже тогда, когда капли летели ему в лицо, Саске не пытался увернуться и слушал Сакуру.
Он коснулся её руки. Едва ощутимо, на грани движения, почти случайно.
Укол.
Сакуру словно прошило толстой синей нитью. От кисти до сердца, через кость и нервы прямо в мозг. Она резко вскочила, схватила банку и одним широком криком-всплеском залила всю комнату:
– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
Ночная синь неровной дугой очертила стены, распотрошенную кровать, стол и кресло. Мебель и компьютер были безнадёжно испорчены, но Сакура уже не могла видеть этого. Глаза застили слёзы, в голове было слишком много синего. Слишком много Саске. Он полу-чёрным капал с потолка, тонкими тёмными пальцами тянулся к ней по стенам, глубоким голосом замешивался в кровь:
– Я не любил. Я люблю.
Саске поймал её руки, и Сакура слепо, прикусив дыхание, уткнулась ему в плечо.