Кукольный загробный мир
Шрифт:
Кошастый заурчал и попятился назад, решив во что бы то ни стало сохранить добычу. Риатта ловко схватила его за хвост, потом бережно подняла на руки.
— Лео, как тебе не стыдно обижать слабых! Все бабочки от тебя шарахаются, у них уже крыльев целых не осталось. Теперь еще и несчастная птичка!
Слушая непрестанное мурчание, которое можно было расценивать либо в качестве извинения или же как грубое огрызание — не поймешь, Риатта выдернула из клыков кошастого его трофей да хотела уже отпустить на волю. Но в последний момент остановилась. Странная какая-то птица попалась: крылья, туловище — все как у остальных, но вот глаза… Вместо глаз почему-то оказались нарисованные числа 9 и 10. Ого… сумрачная догадка тут же пришла в ее голову, она принялась осторожно разворачивать лихо свернутую бумагу и сначала даже не поверила
— Молодчина, кошастенький!
— Мррр… — Лео обиженно отвернулся.
Ингустин по утрам обычно долго пил шипучие напитки и предавался немногочисленным воспоминаниям прошлого. Когда он услышал стук в дверь, подумал, что это наверняка Ханниол или же Исмирал. Великий изобретатель нередко обращался к нему за помощью, как к самому безотказному, если в строительстве новой ракеты одной пары рук очередной раз не хватало. Но на пороге нарисовалась худенькая Риатта: сарафан в горошек, красная ленточка в волосах — все как обычно.
— Привет, Ин!
— Ты? — хозяин оказался несколько разочарован.
— Я, — представилась Риатта, — вот тебе подарок.
Ингустин осторожно принял листок, но как только увидел цифру 9, стоящую между двумя волнистыми знаками, резко приподнял брови. Его глаза восторженно распахнулись прежде, чем ум успел осмыслить произошедшее. Потом пришла блаженная улыбка и лишь в самом конце зашевелились губы, словно каждая часть его лица думала и действовала самостоятельно:
— Ну и ну! Спасибо, Ри! А чего он мятый такой? Где находился?
— Вообще-то не мне спасибо, а Лео. Это ведь последний, да? Можно я посмотрю, как ты будешь его вклеивать? Страсть как интересно…
— Конечно, конечно, вот только…
Ингустин положил листок на стол и принялся тщательно его разглаживать сначала одним кулаком, затем другим. Увы, мало что изменилось — линии предыдущих изгибов да изломов никуда не девались и волшебным образом не исчезали.
— Сейчас мы либо горько посмеемся над свой глупостью, либо станем свидетелями…
— Чего свидетелями? — Ри несколько раз хлопнула ресницами, изображая эпицентр всего существующего любопытства.
«Действительно, чего?» — пронеслось в голове у Ингустина. Он достал с полки книгу «Сказания о Грядущем», сдул с нее пыль и бережно погладил бархатную обложку. Потом открыл. Абсолютно пустые страницы веяли своей незапятнанной чистотой да сопутствующей ею скукой. Ин многократно пытался вглядываться в них, даже подносил к пламени огня, надеясь узреть хоть какие-то строки, или зашифрованные знаки, или… Впрочем, все бестолку: никогда еще абсолютная пустота не выглядела так загадочно. Потом он взял тюбик с клеем, аккуратно намазав его на оторванный корешок мятого листа, прикрепил его на место и стал ждать.
— Может, должно пройти какое-то время? Клею надо высохнуть… — Ин закрыл книгу, а ее буквы на перламутровой обложке вдруг сверкнули. — Ого, это неспроста.
Когда же книга оказалась повторно открытой, Риатта тихонько взвизгнула и ухватилась пальцами за рукав его рубашки. На белых полях появились строчки текста: излишне напыщенные буквы витиевато тянулись друг за другом, хором слагая слова, которые, в свою очередь, соединялись в предложения. Это не почерк Авилекса — однозначно, изящный готический шрифт с пикообразными взлетами, волнисто закрученными концами и легким наклоном вправо, везде строго пропорциональным, выглядел совершенством каллиграфического искусства. Так изящно на поляне не умел писать никто, даже художница Анфиона. Ингустин задумчиво потер свою оплавленную часть шеи, долго ничего не говорил, затем еще раз поблагодарил гостью:
— Спасибо огромное, Ри! Я уж потерял надежду, если быть до конца откровенным.
— Ну, почитай, почитай! Что там? Это же так интересно!
— Ри, тебя не затруднит еще одна любезность? Собери всех на поляне, пожалуйста. Так будет правильнее.
— Конечно, конечно! — она со скоростью ветра выбежала из хижины, оставив дверь недоуменно распахнутой.
К концу ароматного часа передвижные пни в центре поляны уже были расставлены аккуратными рядами, куклы расселись на них, перешептываясь между собою. Новость молниеносно облетела весь периметр Восемнадцатиугольника, в следствие чего все
— Гимземин опять не придет? — спросил Ингустин, крепко зажав свою драгоценную книгу подмышкой.
— Я хотела его позвать, — сказала Винцела, поправляя платье, — но вы ведь знаете, что это бесполезно.
— Читай, не тяни уже, — Леафани деловито переплела руки на груди, — все кому надо здесь.
Звездочет обособленно стоял в стороне, так и не присев ни на один из любезно расставленных пней. Что за манера вечно выделяться среди остальных? Некоторых это начинало потихоньку раздражать. Ингустин открыл первую страницу, только сейчас заметив необычный розовый цвет шрифта. Впрочем, стоп… стоило слегка наклонить книгу в сторону востока, как буквы вдруг стали фиолетовыми, а если наклон шел на запад — то они делались голубыми. Свечи на горизонтах каким-то образом влияют на них? Весело, конечно… но не суть. Более того, строчки казались не написанными прямо на листах, а словно висящими в воздухе. На сегодняшнее утро Ин успел уже утомиться от чудес, поэтому спокойно принялся за чтение, следя за интонацией. Да, интонацию он считал важнейшей составляющей любого рассказа:
«Среди обширной канзасской степи жила девочка Элли. Ее отец, фермер Джон, целый день работал в поле, а мать хлопотала по хозяйству.
Жили они в небольшом фургоне, снятом с колес и поставленном на землю…»
После первых двух предложений, Ингустин оторвался от книги, спросив у остальных:
— Что такое «канзасская степь» кто-нибудь знает?
Ханниол нахмурил брови, потирая свой лоб: что-то знакомое вертелось в голове, но дырявая память в очередной раз подводила. На помощь пришел Авилекс:
— Это местность, которая находится отсюда бесконечно далеко. Читай дальше.
«Обстановка домика была бедна: железная печка, шкаф, стол, три стула и две кровати. Рядом с домом, у самой двери, был выкопан «ураганный погреб». В нем семья отсиживалась во время бурь.
Степные ураганы не раз опрокидывали легонькое жилище фермера Джона. Но Джон не унывал: когда утихал ветер, он поднимал домик, печка и кровати становились на места. Элли собирала с пола тарелки и кружки — и все было в порядке до нового урагана.
До самого горизонта расстилалась ровная, как скатерть, степь. Кое-где виднелись такие же бедные домики, как и домик Джона. Вокруг них были пашни, где фермеры сеяли пшеницу и кукурузу.
Элли хорошо знала всех соседей на три мили кругом. На западе проживал дядя Роберт с сыновьями Бобом и Диком. В домике на севере жил старый Рольф. Он делал детям чудесные ветряные мельницы.
Широкая степь не казалась Элли унылой: ведь это была ее родина. Элли не знала никаких других мест. Горы и леса она видела только на картинках, и они манили ее, быть может потому, что в дешевых Эллиных книжках были нарисованы плохо.
Когда Элли становилось скучно, она звала веселого песика Тотошку и шла навестить Боба и Дика или к дедушке Рольфу, от которого никогда не возвращалась без самодельной игрушки.
Тотошка с лаем прыгал по степи и был бесконечно доволен собой и своей маленькой хозяйкой. У Тотошки была черная шерсть, остренькие ушки и маленькие, забавно блестевшие глаза. Тотошка никогда не скучал и мог играть с девочкой целый день.
У Элли было много забот. Она помогала матери по хозяйству, а отец учил ее читать, писать и считать, потому что школа находилась далеко, а девочка была еще слишком мала, чтобы ходить туда каждый день.
Однажды летним вечером Элли сидела на крыльце и читала вслух сказку. Анна стирала белье.
— И тогда сильный, могучий богатырь Арнуальф увидел волшебника ростом с башню, — нараспев читала Элли, водя пальцем по строкам, — изо рта и ноздрей волшебника вылетал огонь…»