Кукольный загробный мир

Попов Андрей Викторович

— Помним, помним, — подтвердила Таурья.

— А ты знал, кто они такие, и молчал! — вспыльчивая Винцела опять позволила себе повысить голос. Иногда казалось, она полностью на стороне одержимой Геммы. — Рассказывай!

— Повторяю: я молчал ради общего благополучия, но теперь уже нет смысла это скрывать. Дело в том, что играя пьесы, мы иногда фальшивим — сбиваемся с текста, не улавливаем интонацию персонажей и так далее… В результате чего возникают фальшивые ноты: они рождаются в Сингулярности, уходя через туман абстракций во внешний мир, а назад проникнуть уже не в состоянии.

Теперь открою вам тайну: все население ойкумены — куклы, которые там живут — это и есть фальшивые ноты, образовавшиеся в результате нашей небрежной игры.

Фалиил понял, что пора ему тоже присесть на пень — поток информации, залетевший в голову, уже начинал физически давить на остальное тело.

— Скажи наконец: что за Девятая симфония такая проклятая?

— Одна из списка Великих произведений. После ее исполнения я должен был вернуться к Ней, а вы бы просто продолжали жить дальше. Поверьте: она не рушит миры и не обращает вас снова в ноты, как внушила себе Гемма.

— К Ней — это к кому? — решил уточнить Фали.

— Вы все равно не поймете…

— Ух и складно врет! — тут сама Гемма напомнила о своем присутствии. — Не слушайте его!

Чучеленок, прыгая по траве, перебегал с места на место, пытаясь привлечь к себе внимание, но от него все только отмахивались, даже Леафани. Он чуял соломенным сердцем, что происходит нечто грустное, но не мог выразить собственные эмоции, так как был лишен рта. Кошастый находился на своем излюбленном месте: то есть на крыше одной из хижин, откуда зорко наблюдал за всем, что творится внизу. Его усатая морда изредка зевала, если куклы говорили что-нибудь скучное. Но сейчас в его взъерошенной шерсти чувствовалось нарастающее напряжение. Фалиил, дабы окончательно расставить услышанное по полочкам в голове, обратил внимание на один момент:

— Ави, ты сказал, что Великие симфонии исполняются только совокупностью всех 18-ти нот. Как же ты собирался играть Девятую без Юстинды?

Звездочет пригладил свои короткие пепельные волосы:

— Хороший вопрос, а ответ довольно прост: я — джокер, я тоже могу играть на сцене и заменить собой любую ноту. Но теперь об этом нет смысла говорить… все потеряно!

— Поясни.

— После смерти Раюла слабая надежда еще сохранялась. Я хотел идти к Юстинде с миром и попытаться уговорить ее последний раз поучаствовать с нами в постановке. Шанс, понимаю, невелик, но он был. А вот после того, как Исмирал не вернулся… этот факт шокировал меня по-настоящему. Сейчас даже если свершится чудо из чудес — я смогу убедить Юстинду и тебя, Гемма, принять участие в Великой пьесе, общего количества нот все равно не хватает…

Над поляной повисла терзающая нервы тишина. Где-то высоко в небе порхающими миражами кружила пара бумажных птиц. Хижины Восемнадцатиугольника стояли чуть покосившись, их прижатые друг к другу бревна ощущали тяжесть пустого воздуха, а нахмуренные крыши постепенно старели и проседали вниз.

— Значит, Девятая симфония уже никогда не будет сыграна? — спросила Леафани. — Я правильно понимаю?

— Никогда… — Авилекс произнес это с такой грустью словно говорил о последнем дне перед чьей-то смертью.

— С

нами-то что теперь станет? — вдогонку к первому вопросу Лефа сформулировала второй.

Звездочет впервые за всю беседу посмотрел каждому в глаза:

— Мы просто обречены на дальнейшее существование. Живем как жили раньше, ничего более…

Фалиил резко поднялся с насиженного пня:

— Ну уж нет, как раньше не получится. Я делаю всеобщее заявление! — он повысил голос. — Я ухожу из Сингулярности и буду жить где-нибудь в другом месте: там, где хотя бы не врут на каждом шагу да вода не отравлена.

— Поддерживаю! — сразу же высказалась Винцела, подняв обе руки вверх.

— Мы тоже покидаем поляну, — Леафани резко развернулась, точно желая немедля исполнить угрозу, но потом обратилась к своим подругам: — Вы со мной или как?

Клэйнис да Таурья молча закивали головами, они практически всегда во всем ее слушались. Остальные пока молчали в гнетущей нерешительности, не хотели рубить сплеча — надо было еще переосмыслить все услышанное да хорошенько взвесить. Тот-Кто-Из-Соломы три раза прыгнул на одном месте:

— …

В принципе, этот жест мог означать что угодно, в том числе и: «какая прекрасная погода сегодня».

Гемма удивлялась: куда вдруг подевался тот пылающий гнев, что совсем недавно до боли распирал ее грудь? Еще десять минут назад она хотела все вокруг безжалостно крушить, а сейчас чуть ли не поддалась общей бессмысленной задумчивости. Она намеревалась уже возвращаться к себе в лес, как ее взгляд нечаянно наткнулся на Ханниола… он стоял рядом с Астемидой, шепча ей что-то на ухо. Видеть их вместе и раньше-то было невыносимо, а теперь… Внутри у Геммы словно взорвалась целая природная стихия. Казалось, даже далекие горизонты покраснели от гнева. Она вскочила, подбежала к Хану и в истерике закричала:

— Скажи!! Чем она лучше меня?! Чем она лучше меня?!

Ханниол только и смог, что отступить на пару шагов, раскрыв от неожиданности рот. Ничего не отвечал. Гемма, потрясая своими страшными патлами, вдруг для чего-то вскарабкалась на сцену священной Ротонды и обратилась ко всем одновременно:

— Что, у вас давно не было веселого представления?! Так получайте же!! — ее глаза дико заблестели, руки оказались сложенными в странном магическом жесте. Она вскинула голову и закричала так, что на последнем слоге охрипла: — Да придет сюда мощный ураган!!

Сначала явился лишь слабый ветерок, как осторожный разведчик, предваряющий шествие целой армии. Затем воздушные массы подули со все нарастающей силой, будто двигались не по горизонтальной поверхности, а с ускорением скользили вдоль наклонной плоскости. Гася робкие звуки, пришел пронизывающий гул вперемешку с возмущенным шелестом травы. У всех кукол затрепало волосы. Астемида едва успела схватиться за свою косу, взлетевшую выше головы. Кошастый в испуге спрыгнул с крыши, иначе его бы оттуда безжалостно снесло. Потом появился свист в ушах, в следствие чего кое-кто поспешил укрыться в хижине. Даже незыблемые домики принялись слегка раскачиваться, скрепя старческими бревнами.